«Любое произведение художника – это его отражение»

— Перед нашей встречей я внимательно прослушала вашу музыку. В большинстве своем она такая спокойная и размеренная, местами грустная и тревожная. Эльмир, какой вы человек? Такой же, как и ваша музыка?

— Я тоже думаю, что то, что создает художник, – это его отражение, это он сам, поэтому в любом произведении есть доля меня. Наверное, да, я отчасти и грустный, и тревожный, местами какой-то сентиментальный. На самом деле я люблю очень разную музыку, просто та, что слушали вы, была именно такой. У меня есть очень много и динамичной, и очень страстной, и эмоциональной музыки. Еще надо сказать, что не всегда мы пишем то, что хотим именно мы сами. Допустим, я много работаю с театрами и кино. Там отталкиваются от произведения, от пьесы и, конечно, постановки режиссера, поэтому иногда передо мной могут ставиться такие задачи, чтобы музыка была определенного характера. И даже в таких случаях ты все равно вкладываешь свое Я, свое слышание и видение. Это все равно будет частью меня.

— В кого вы такой сопереживающий?

— Сложно говорить о том, на кого я похож в этом. Нужно быть лично знакомым со всем родом, а я кроме своих родителей, бабушек, дедушек никого и не знаю. Я не знаю, откуда это все идет. У меня очень музыкальная мама. Часто мне что-то советует, мы много говорим на эту тему, поэтому это, наверное, по материнской линии передалось. А вообще, это всегда загадка – откуда это все пошло. Никто не знает.

— Если ваше сопереживание из вашего творчества переходит и в бытовую жизнь,  мне кажется, вам приходится нелегко. В мире так много несправедливости.

— Мне очень приятно, что вы так восприняли мою музыку, но ведь искусство или музыка в нашем случае – это такая концентрация чувств. Естественно, что в жизни не надо на все реагировать так, как ты все это потом изливаешь в музыке. Наоборот, у тебя это все копится и ты потом передаешь это через музыку. Вообще, мне кажется, неэмоциональный человек не может заниматься творчеством, поэтому я действительно очень эмоциональный. Я очень живо реагирую, могу сильно обрадоваться или сильно расстроиться. Если бы этого не было, мне было бы сложнее создавать что-либо. Музыка – она ведь помогает высказаться. Это как выговориться близкому человеку, когда тебя что-то беспокоит и сразу полегчало. С музыкой тоже так же. Ты ее написал, она прозвучала и сразу полегчало.

— Одно дело выговориться другу. Все останется между вами. Другое дело – выговариваться публично так, как это делаете вы. Одно из пристрастий наших людей – критиковать все, что видно. Как вы относитесь к критике?  

— Критика есть всегда. Когда есть солнце, есть и тень. Что-то до меня доходит, что-то – нет. У меня были и есть хорошие учителя, которые всегда очень требовательно относились к тому, что я делаю. Поэтому критику, направленную на то, чтобы я делал еще лучше, направленную на рост, я даже не воспринимаю как критику. Я воспринимаю ее как школу. А то, что напрямую может быть критикой, это для меня это какое-то сопровождающее явление. На него, наверное, вообще не нужно реагировать и просто делать свое дело. Еще ведь у нас такое дело, что можно было бы реагировать на критику однозначно, если бы мы занимались какими-то точными вещами. А мы занимаемся таким делом… Когда я показывал одно и то же сочинение маститым композиторам, я слушал совершенно разное мнение. Я понимал, что одновременно каждый прав по-своему и в то же время не прав по-своему. Поэтому нужно очень сильно доверять самому себе. Быть честным с самим собой и делать именно то, что ты считаешь нужным, несмотря на критику. Себя обмануть невозможно. Ты знаешь, что сделал хорошо, а что не очень. Всегда нужно равняться на свою внутреннюю планку.

— Какие условия необходимы вам, чтобы, как вы говорите, «сделать хорошо»? Как вы вообще работаете? Ведь наверняка вам не приходится каждый день ходить в офис и работать с 8 до 17.

— Я сам часто задаюсь этим вопросом. Думаю, какие условия мне нужны, чтобы музыка расцветала. Это очень сложный вопрос. Понятно, что какие-то условия все-таки нужны. Нужно, например, чтобы никто и ничто тебя не отвлекало, потому что музыка – это очень концентрированная работа, требующая большого количества внимания и времени. Время нужно на то, чтобы придумать, записать, написать, потом нужно время, чтобы через время посмотреть на эту работу свежим взглядом и что-то переделать. Время – это самый первый ресурс. Когда у тебя не сезон концертов, летом, например, очень много времени, но не особо много пишется. Когда времени много, оно тебя расслабляет, в итоге ты ничего не делаешь. Бесконечная гонка, как белка в колесе, тоже ни к чему хорошему не приведет. Нужен какой-то баланс, чувство плотности этого времени и существование какого-то дедлайна. Найти этот баланс очень сложно, но этому нужно учиться. Это самое главное условие работы, чтобы, с одной стороны, не было гонки, с другой стороны, не было какой-то бесконечности во времени. 

Второй момент, способствующий творчеству, – это люди. Ведь композитор – кто это? Это человек, который придумывает музыкальную идею, который записывает ноты, может придумать музыкальную форму, мелодию. Но кто-то же должен все это исполнить. Без исполнителя, без певца, музыканта, без оркестра, без театра это невозможно. Мне очень нужен контакт с такими людьми. Они очень сильно вдохновляют меня. Создание музыки никогда не заканчивается только созданием партитуры. Оно продолжается в момент репетиций, когда можно что-то переделать. Поэтому очень важно окружение. Если мы касаемся вокального жанра, то должны быть еще соавторы, поэты, литераторы, с которыми ты тоже должен быть на одной волне. Эти два момента – время и творческое окружение – это главные условия для любого создателя, по крайней мере для меня точно.

— Раз вам приходится постоянно работать с людьми, нужно уметь находить общий язык с каждым. Вы легкий человек на общение?

— Это, конечно, у других надо спросить, но мне кажется, что я легкий. Я могу найти общий язык почти с кем угодно. У меня такая профессия, что помимо того, что я пишу музыку, а это, с одной стороны, затворничество, вот ты сидишь один и что-то копаешь, с другой стороны – я ведь еще преподаю. У меня к каждому из студентов нужен свой подход. Есть те, кого нужно растормошить на творчество, есть, наоборот, те, кого надо успокоить. Это тоже какой-то навык, поэтому, мне кажется, я умею общаться с людьми. Я люблю людей, и люди любят меня. Мне так кажется. Вообще, коммуникабельность – это одно из самых главных условий реализации человека как личности в любой профессии. Наверное, есть и такие, где это не важно, но почти все профессии предполагают какое-то общение. Ведь порой тебя приглашают на какой-то проект не только потому, что нравится, какую музыку ты делаешь, а нравится, как ты работаешь в плане человеческого общения. Тебе можно что-то объяснить, просто позвонить в любое время, люди понимают, что с моей стороны есть какое-то понимание, что нет стены. Потому что если между людьми есть стена, то какой бы супер талантливый ни был исполнитель… Начинается какая-то борьба. Наоборот, должно быть все легко. В жизни и так много проблем. Еще если и это будет накладываться, то ничего не изменится. Люди вокруг меня – это люди, отсеянные временем. Это люди, с которыми мне в основном легко работать. Мне кажется, что им со мной тоже легко.

— Сколько бы ни говорили, что ваше общение с людьми легкое, я убеждена, что работа, связанная с творчеством и с общением, одна из самых энергозатратных. Она никогда не расстается с вами, всегда при вас. Не бывает ли с вами такого, что хочется уйти от всех и всего?

— Бывает. Я устаю. Я очень устаю от людей. Бывает желание выключить все и куда-то уехать. Очень помогает, кстати. Можно уехать даже в соседний город. У тебя есть ответ на все «Я не в Казани/не в России». Все. Это сразу отсекает тебя от всех дел. Почему я не могу отдыхать в Казани? Потому что мне всегда есть что здесь делать. Куда-то надо пойти, послушать, записать, обсудить, встретиться. Это, с одной стороны, держит тебя в тонусе, с другой стороны – это не дает тебе возможности выключиться. Я люблю доводить себя до состояния белки в колесе, а когда я уезжаю, я даю сознанию и организму выдохнуть. Так я даю себе отдохнуть. Но все равно иногда хочется отключиться здесь и сейчас. Поэтому я очень люблю ночь, раннее утро.

— Как часто вам удается вырываться из мира белки в колесе и есть ли для вас место тихой гавани? Для кого-то это, например, родительский дом.

— Мои родители живут в Казани, поэтому это не тихая гавань (смеется). Хотя родители сильно поддерживают меня. Мы любим сесть и поговорить по душам о том, что происходит. Слава богу, моя профессия связана с многочисленными разъездами. Моя работа – это отдых, а отдых – моя работа. Все перемешалось. Когда я куда-то еду, а мы достаточно часто ездим с каким-нибудь спектаклем, исполнителем или с моим проектом, это происходит раз в квартал, я стараюсь в каждой поездке оставить какой-то лимит, где-то несколько дней, где-то неделю просто для отдыха. Мы летали в Мексику со спектаклем «Алиф». Я провел в этой стране неделю, чтобы в первый раз в жизни искупаться в океане.   

Какой бы сложной ни была наша работа, когда ты слышишь свою музыку на концерте, в театре, после премьеры – это же огромный возврат энергии. Ты вложил, а вернулось еще больше или меньше, по-разному бывает. Это очень хорошо окрыляет. Это такой допинг. Собственно говоря, для этого обмена все и делалось.

— У вас есть мечта в профессиональном плане?

— Мы уже говорили про условия, которые нужны для творчества. В профессиональном плане мне хочется достигнуть такого уровня, чтобы я полностью занимался только творчеством. Очень часто бывает так, что какие-то проекты я делаю для себя, какие-то по заказу. Я же должен зарабатывать себе на хлеб. Хочу достичь такого уровня, что то, что я делаю для себя и на заказ, было бы максимально близко друг к другу. Я не знаю, возможно ли, чтобы это полностью совпало. Хочется, чтобы не было этой гонки и чтобы были возможности делать все, что я хочу, без оглядки на то, будут это финансировать или нет, интересно это кому-то или нет. Хотелось бы достигнуть творческой свободы, проще говоря.

— Я знаю, что вы один из тех, кто желает создать музыкальный театр в Казани. Объясните, пожалуйста, почему это так важно?

— Татарстан, в частности Казань – очень театральный город. Мало того, что наша республика двуязычная, наши театры двуязычные. Есть татарский ТЮЗ, есть русский ТЮЗ, Есть татарский драматический театр, есть русский и так далее. Есть еще очень большое количество всяких независимых коллективов. С другой стороны, у нас очень музыкальный народ. У нас очень много музыкально одаренных людей, исполнителей. Ведь не секрет, татарский театр начался с музыкальной драмы и комедии. Театр и музыка были изначально неразрывны. Что такое «Голубая шаль»? Это первая крупная постановка татарского театра. Это же музыкальная комедия, драма. Мне кажется, связь театра с музыкой лежит в нашем коде нашего народа. К сожалению, на сегодняшний день кроме оперного театра, который делает свое большое дело, у нас нет ни одного театра, который мог бы регулярно ставить музыкальные спектакли. Мы живем в XXI веке, где сфера музыкального театра настолько разнообразна. У нас есть авторы, которые пишут очень интересные работы, все они ставятся разово. Я могу перечислить много работ, которые были написаны за последние 10 лет мной и моими коллегами, но ставились они один или два раза. Мой «Кара пулат» шел девять раз. И то это очень мало.

— Мне кажется, многие были бы рады возвращению этого спектакля на сцену.

— Нет сцены, где это могло бы идти.

— В одно время очень много говорили о том, что музыкальный театр могут создать в театре Тинчурина. Что вы об этом думаете?

— Тинчуринский театр – это театр с большой историей. Мы все знаем, что в этом году там произошли большие изменения. Конечно, хотелось бы, чтобы на сцене этого театра тоже были музыкальные постановки, даже мой «Кара пулат», допустим, он ведь был показан там, причем очень успешно. Я надеюсь, что он там снова зазвучит. Но для полноценной работы, мне кажется, в идеале нужен совершенно новый театр.

— Кажется, решение создать музыкальный театр на базе уже существующего Тинчуринского сильно обижало самих тинчуринцев.  

— У нас люди в принципе боятся всяких изменений. Они у нас воспринимаются как что-то плохое, негативное. Я их тоже понимаю. Нужно время.

— Представим, что такой театр у нас все-таки появится. Какое бы место в нем вам хотелось занять?

— Очень часто в последние годы разные люди хотят, чтоб я занял какую-то должность в каких-то структурах, либо приписывают мне, что я это говорил. Я никогда нигде не заявлял, что хочу занимать какие-то должности. Естественно, я говорю это на сегодняшний день. Күз күрер (видно будет. – Ред.), все меняется, но сегодняшний день мне абсолютно не близка эта административная работа. Ведь любая работа предполагает организаторскую ответственность. Для меня драгоценно мое время именно как композитора. В конце концов, в жизни ведь не только работа. Мы как-то все так закручены, что работа, работа, работа, работа. Это все очень важно и нужно, но надо еще успевать и жить.  

— Очень хотелось узнать, как вы оцениваете сегодняшнее состояние татарской музыки? Слушаете ли кого-нибудь из татарской эстрады или татарской альтернативной музыки?

— Я слушаю совершенно разную музыку. Сам занимаюсь не только классикой, у меня и песен много, и альтернативных проектов. На самом деле я сейчас оцениваю татарскую музыку со знаком плюс. Она очень разная, и меня это радует. Естественно, какие-то явления видны сразу. Массовая попса крутится во всех репродукторах, телевизорах, радио. Помимо этого очень много талантливых групп, исполнителей, которых не так много, их не так хорошо видно, но они ведут свою работу. У нас в последний год было много проектов, направленных на создание качественной музыки. Творческое объединение «Калеб» осуществляет проект «Безнен жыр», где объединились молодые поэты, композиторы и певцы и начали создавать вместе качественный профессиональный песенный материал. Посмотрим, что из этого выйдет. Вообще, это очень интересно. То же самое, что делает Yummy music – это тоже интересный проект. На Tat cult lab я выступал как куратор, это было очень свежо. Посмотрим, что будет в дальнейшем из этого, но главное, работа ведется уже сегодня. На днях был концерт Зули Камаловой. Это уникальное явление для татарской музыки. Потом, допустим, я в своих театральных проектах делаю музыкальные спектакли. Например, то, что мы делаем с Ильгизом Зайниевым. Там тоже музыка обогащает нашу современную музыкальную культуру. К этому же ряду включается и другая моя работа – с Туфаном Имамутдиновым в спектакле «Алиф». В этом году я второй раз номинирован на «Золотую маску» за музыку. У нас ведется большая работа. Просто искусство и музыка в частности – это такие явления, от которых не нужно ждать результата сегодня же. Не нужно думать, что все сразу будут это слушать, все будут знать и сразу же повысится вкус. Это все приходит со временем. Ведь в музыке, помимо исполнителей и композиторов, есть еще третье звено, которое самое главное, – это слушатель. Мы должны вести работу со слушателем. В философии есть такое изречение: «Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет?». Если нет человека, который это услышал, и звука этого нет, и музыки нет. Она есть где-то в нотах, но ведь музыка начинает жить, когда есть ее слушатель. А слушателю нужно показывать, что мы имеем, какие явления есть.

— Мы говорим о том, что для всякой музыки нужно время, чтобы она полюбилась слушателю. Но ваш проект с Эльмирой Калимуллиной довольно быстро пришелся по вкусу многим. Не планируете ли вы похожую совместную работу и с другими исполнителями?

— Мы очень близки с Эльмирой и по духу, и по творчеству, но помимо Эльмиры у меня есть исполнители, с которыми мы ведем активную работу. Буквально несколько лет назад повторяли наш сольный концерт с Алиной Шарипжановой. Я очень надеюсь, что мы с ней также выпустим альбом. Мне очень интересен Ильнар Миранов. Это начинающий певец, у него какая-то своя харизма. Я очень люблю Артура и Эльзу Исламовых. Их последний концерт стал потрясающим событием для татарской культуры. Мне кажется,  у нас еще что-нибудь получится с Ильгизом Шайхразиевым, с которым мы сделали трек «Бию пэрие». С Илюсой Хузиной у нас вообще материал набрался на альбом. Мне кажется, этот круг достаточно широкий.

— А почему этого альбома с Илюсой Хузиной нет до сих пор?

— Трудно все успеть. Я думаю, он не за горами. Я делаю свою работу, Илюса свою. Она должна дозреть. Выпуск альбома – это просто вопрос времени. Может быть, Эльмира активнее этим занималась. Очень многое зависит и от исполнителя. Должно совпасть очень много факторов.

— Эльмир, поговорим на отреченные темы. Следите ли вы за политикой?

— За ней невозможно не следить. Если ты не думаешь о политике, это еще не значит, что она не думает о тебе. Поэтому, конечно, да.

— В следующем году в стране будет перепись населения. В связи с этим у меня к вам вопрос. Кем вы себя запишете?

— Я родился в Ульяновске. Я рос в многонациональной среде. Среди моих друзей-мальчишек были русские, чуваши, татары, был даже цыган. Я помню, как мы с семьей общались всегда на татарском языке, а мои друзья мне по-доброму завидовали, что я с мамой разговариваю на каком-то непонятном для них языке. Они просили меня, чтобы я научил их каким-то фразам. С самого детства, несмотря на то, что я, условно говоря, рос в русском городе, я чувствовал, что я татарин, что я принадлежу к народу, у которого есть свой язык, культура и традиции. Поэтому для меня этот вопрос вообще не вызывает сомнения. Естественно, татарином.

— У всех, с кем я встречаюсь в эти дни, я обязательно спрашиваю: что для вас Новый год?

— Я очень люблю Новый год. Во-первых, мой день рождения 24 декабря. Для меня этот праздник связан еще и с этим. Вроде бы это просто переход от одного года к другому, начинается новый отсчет. Но с другой стороны, это момент загадывания желаний, подведения итогов, веры в чудо и возможность начать делать что-то с чистого листа. Этот внутренний настрой все равно отражается на окружающей действительности. И для меня все равно будет обновление.