Therr Maitz готовятся к выходу своего нового альбома и уже презентовали его в Москве на большом концерте. Спустя несколько дней коллектив отправился в тур по России, а не так давно музыканты заглянули в Казань. Голоса Therr Maitz — Антон Беляев и Виктория Жук — в интервью KazanFirst рассказали о своих впечатлениях от московского и казанского концертов, а также о будущем, которое ожидает группу.
— Неделю назад у вас прошел масштабный концерт в Москве. И вот сегодня вы выступаете на небольшой площадке. Тяжело переключаться?
Беляев: Вообще, нет. Любой концерт, большой он или маленький, — это для меня разного рода стрессы, но мне хочется, чтобы большой случился точно так же хорошо, как и меленький. Поэтому эмоциональной разницы в смысле ответственности никакой нет. Не важно — 20 человек или 7 тысяч.
— Я сначала хотел спросить, как вам выступается в зале, где едят, но посмотрел, как вы буквально шаманите на сцене и все внимание только на вас, а не на то, что в тарелке.
Беляев: Я полжизни работал в ресторане, поэтому их не боюсь, меня не смущает ни ресторанная публика, ни то, что они могут не знать нашей музыки. Мне нравится играть и хочется, чтобы они в это интегрировались. А кто они, что заказывали сегодня — абсолютно не важно. Вика, а ты что думаешь? «А мне плевать, я в «Инстаграме» сейчас».
Жук: А вопрос был про что?
Беляев: Спасибо, Вика.
Жук: Нет, мне важно, чтобы люди слушали. Ему все равно — он играет, отвлекается на инструмент, а я не отвлекаюсь.
Беляев: Ей нечего делать на сцене, поэтому она вынуждена смотреть на жующих людей.
Жук: Я смотрю на людей, а когда вынимаю наушник, кто-то из них говорит. И мне это не очень нравится. Мне не нравится, когда люди постоянно снимают. Я сегодня смотрела на девушку, которая снимает, и вспомнила, что я тоже часто снимаю на концертах.
Беляев: Да-да. На своих.
Жук: Вот я ходила на Джо Стоун: как только она на меня смотрит, я телефон убирала. Такая реакция.
Беляев: Правильно, у Вики есть совесть и сердце.
— Возвращаясь к концерту в Москве: в «Коммерсанте» вышла рецензия Бориса Барабанова на ваше выступление. Как вы отреагировали?
Беляев: Впервые Борис Барабанов написал…
Жук: … мое имя…
Беляев: … что-то хорошее. Мы знакомы с Борисом. Я не скажу, что у нас какие-то хорошие или плохие отношения, — они очень нейтральные. Но было неожиданно. Это его работа: он может пожать тебе руку и сказать спасибо, а на следующий день написать если не разгромную, то такую очень холодную статью. То, что он сделал в этот раз, нам очень приятно. Видимо, мы его добили. Потому что он был в общем-то на всех наших больших концертах и сперва очень холодно [отзывался]: «Феномен группы, которая поет кавера». Хотя уже тогда мы не были группой, которая поет кавера. Но, видимо, нам нужно было пройти этот путь перед Борисом Барабановым, чтобы он поверил в то, что мы существуем. Действительно, в программе концерта 8 марта не было чужих песен совсем. В чем был первоначальный страх и почему на таком концерте [как сегодня] мы можем сыграть какие-то чужие песни: мы понимаем, что не вся публика еще адаптирована. Кто-то сидит в зале и не совсем понимает, что мы делаем. И нам нужно как-то их завлекать. В Москве мы уже поняли, что это не нужно, так как мы сформировали аудиторию, которая пришла на нас.
— В рецензии было отмечено, что Therr Maitz воспитали свою публику. Кто ваша публика?
Беляев: К сожалению, у нас аудитория плохо поддается градации, ее нельзя поделить на секции, что нас слушают, допустим, от 18 лет. Исходя из того, что двери широко открылись через популярное телешоу, там очень сильно намешана аудитория. Сперва это казалось проблемой, потом оказалось, что это хорошо. Сейчас из этой большой аудитории вычленяются люди разных возрастов и слоев. Мне сложно их классифицировать.
(Вгримерную заходят организаторы и достают из сейфа деньги).
Беляев: Ребята, к сожалению, не код, а ключи. А мы уже начали запоминать.
Жук: С моим минус два только шифры запоминать.
— Для группы важно, что о вас напишут в соцсетях?
Беляев: Конечно. Мы после каждого концерта отсматриваем. Я после концерта в Москве провел сутки за этим занятием. С тех пор еще вижу отголоски. Я посмотрел все посты в «Инстаграме» с этим концертом, прочитал каждый отзыв, ведь для меня это важно и останется важным. Статус тут не имеет никакого значения. Я переживаю, было ли хорошо.
Вокруг мне все говорят: «Да это был лучший концерт»! Фотографироваться стояло около двухсот человек, и они все говорили одно и то же. У меня было ощущение, что они все проходят через одну точку, где им говорят: «Слушайте, Антон переживает, вы ему скажите, что все нормально». Они говорили одну и ту же фразу, а я думал — это какой-то развод. Для меня это все не складывается. И я могу убедить себя, что мы не обосрались, только разглядывая эти бесконечные посты и понимая: здесь хорошо, здесь плохо, здесь хвалят, тут я ноту не спел. Я анализирую выступление в первую очередь, ну и читаю отзывы.
— Вика, для вас что важнее — замечания в соцсетях или замечания шефа?
Беляев: Шефа! Красивое какое слово!
Жук: Это разные вещи. В «Инстаграме» теперь можно подписаться на хештег, что очень удобно. Я подписалась на хештег Therr Maitz и тоже разглядываю все эти штуки, с ужасом смотрю…
Беляев: …где платье поползло!
Жук: Это кошмар. Сначала такая эйфория, потом два дня депрессии после большого концерта. Мне не нравится все то, что я вижу. Это нормально?
Беляев: Это никому не нравится!
Жук: Да?! Поступают восторженные отзывы, и они только усугубляют положение.
Беляев: Да, от них только хуже! Ты думаешь, вы обожрались каких-то наркотиков? Что там было бомбического? Возможно, что-то было неплохо. Просто с нашей позиции, когда мы добавляем квадрат в одну песню, есть трудности. И ты знаешь, что столкнешься с ними, что песня новая, в которой ты пока не запомнил слова, и ты боишься, что у тебя не хватит дыхания. Куча переживаний, за этим мы не видим, как это было на самом деле. Мы ни черта не понимаем и находимся в своем звуке. Это имитация присутствия. Мне кто-то смешно сказал: «Вы так вообще на бодряке, сразу от вас такой позитив»! Я помню, что у нас случился небольшой технический коллапс в самом начале концерта. Для зрителя он не был заметен, но все было не так, как запланировано. И после этого момента и до третьей песни с конца, то есть около двух часов, я пребывал в отвратительном настроении, мне было плохо весь концерт. Я не мог пережить этот первый косяк. Но я же не могу эмоционировать со сцены. Все это превращается в попытку сделать хорошую мину. Видимо, это работает для людей.
— Therr Maitz — это отношения равных артистов?
Беляев: Нет! Вик, ну расскажи. Если хочешь, я выйду.
Жук: Я чувствую себя очень комфортно. Мне удобно, когда есть человек, который меня может направить в нужное русло. Есть люди, которым тяжело, когда есть такой человек, но их с нами нет.
Беляев: Их уволили!
Жук: То, что Антон главный, для меня носит исключительно положительный характер. При этом я никак не ущемлена в своих творческих выражениях.
Беляев: Это структурирование — работа, которую я не очень хочу. Рад бы быть человеком, которому надо только петь и играть. Я был бы счастлив, честно говоря. Не знаю, бесил бы меня какой-то приказчик, но функция моя была бы более продуктивная в области музыки. Но это не работает, к сожалению, так. Я имею в виду, что необходим кто-то, кто будет принимать решения, брать на себя ответственность.
— Вам удается сохранять хорошие отношения при том, что, как и у всех, могут возникать рабочие конфликты?
Беляев: С Викой у нас такого нет, с мужиками возникают ситуации, потому что я где-то могу лишнего дать, кого-то расплющить немножко. Это обидно. Моя позиция позволяет, поэтому иногда я перехожу границу. И за некоторые ситуации я не чувствую гордости. Не чувствую себя вправе месить все вокруг себя, в кровищу превращать, но это часть работы, без этого никак.
— Обновление состава повлияло на звучание нового альбома (альбом Capture выходит в апреле. — Ред.)?
Беляев: Безусловно. И ребята, которые с нами играли раньше, — очень крутые музыканты. И тогда у нас были одни из лучших, и сейчас это одни из лучших. Это история взаимоотношений и рабочих позиций, которые не смогли продолжиться. Смена не является радикальной в смысле взгляда на вещи, это полновесные музыканты, с которыми мы пока притираемся, но, тем не менее, понятно, что это витально отражается.
— Новый альбом — это уже не единорог (Unicorn — с анг. единорог, предыдущий альбом группы. — Ред.), а что-то захватывающее?
Беляев: Вообще, мы это прессе не говорим! Там есть песни, которые мы играем. Мы не можем придумать песни и не играть их — так не получается. Их надо придумать, записать, а потом уже играть на сцене. А мы не можем сдержаться, поэтому все вываливается сразу. Почти со всеми треками происходят изменения в процессе выступления. Сперва мы так поиграли, потом добавили что-то, потом убрали, бриджа не хватает плюс четыре такта. Все строится, и это, мне кажется, хорошо. Все вопреки технологиям, которые быстрая музыка пропагандирует. Мы все равно все делаем долго и не можем позволить себе график — вышла осенняя песня, потом песня под Новый год, потом песня на женские праздники, потом летняя песня — такой диско-летний хит! Это все маркетинг. Мы знаем, как это делается, но ситуация, в которой мы находимся — то, что мне и продакшеном нужно заниматься, помимо того, что ездить и делать тур, — меня отрезает от возможности делать песни по какой-то сетке. Так не будет никогда.
— Вопрос про обложку к новому альбому: почему она такая?
Беляев: Сморщенный человек? Это моя эмоция в момент создания обложки, я просто так себя чувствовал.
Жук: Ему сказали сделать нормальное лицо.
Беляев: Было много вариантов, в основном была графика. Я не сторонник лица на обложке. Это понятно с точки зрения продажи — лицо знакомое, значит, можно посмотреть. Мне кажется это жутко банальным, неинтересным, хотя знаю, что это работает. Так же, как афиши. Чем больше твое рыльце на фото и число, тем лучше все понимают, чей концерт и когда. Я просматривал огромное количество классной графики. Был японский дизайнер, который нарисовал эскиз, и разные случайные дизайнеры. Всего около пяти работ, которые были в состоянии предпокупки. А потом случилась фотосессия, которая станет постальбомной, когда мы всем хотим сказать спасибо. И там была такая фотография дебильная. Она, правда, соответствовала моему состоянию, потому что название пластинки — оно многослойное. В смысле Capture — это такое агрессивное действие, для меня это технический термин — захват видео, действие в моменте. И вот я в моменте себя чувствовал, как на этой фотографии.
— Не могу не спросить о российской музыке. Знаю, что Антон ее не слушает. А вы, Вика, что слушаете?
Беляев: Вика обожает, давай!
Жук: Я вообще-то попсовичка. В том плане, что когда я училась в Гнесинке, так говорили: вокалисты и эстрадники. Вокалистами считались те, кто реально учился. Я как эстрадница слушаю песни, но не слушаю никакую группу до дыр или альбомы. Мне нравится одна песня у одной русскоязычной группы, одна — у другой.
Беляев: Вика — современный человек, человек плейлиста. Я слушаю огромное количество музыки и понятия не имею, как называются эти группы. Ни наших, ни чужих. Мы просто знаем коллег.
Жук: Так, чтобы я тащилась по какой-то русской группе, прямо с ума сходила…
Беляев: Давай, признайся.
Жук: Не знаю, не могу вспомнить.
Беляев: Я испытывал отторжение к русской музыке, но сейчас этот максимализм прошел и я познакомился со многими людьми, которые стоят за этой музыкой, это знакомство изменило многое. Потому что люди все неплохие. Я имею в виду, что личные отношения как-то нивелируют мою общую ненависть к некачественной русской поп-музыке. Но я все равно не выделяю. Классный этот парень, классный тот. Зачастую то, что они делают, мне непонятно. Сейчас мне кажется, что русская музыка стала получше. Она стала хотя бы по качеству воспроизведения лучше. Я сейчас не говорю про клауд-рэп.
— А если поподробнее?
Беляев: Ну, это абсолютное веяние. Я тоже слушал рэп в детстве. Но сейчас рассказывать кому-то, что группа «Мальчишник» — это классно, будет идиотизмом. Да, классно для меня в том времени, то же самое для этих молодых людей сейчас хорошо — это Элджей и все что угодно.
Жук: Ты посмотри!
Беляев: Я подготовился. Это интервью для меня не шутка. Это все существует для людей во времени, которые готовы воспринять. Мне кажется, так со всей музыкой. Есть какое-то количество людей, которые готовы воспринимать музыку в этот конкретный момент. Есть артисты, у которых эта аудитория большая. Есть артисты, у которых эта аудитория поменьше. Это выбор самого артиста. Мне, если захочу большую аудиторию, себя нужно будет сломать и заставить. Делать так, как кто-то из наших коллег делает, — я так не умею. Нужен внутренний позыв. Мы можем ругать или не ругать их, но эти люди талантливы в воспроизведении простой, но при этом очень массовой музыки. Это в целом хорошо, но для меня это плохо.
— Какие у вас музыкальные планы, мечты. Может быть, сыграть на каком-то фестивале или выйти на зарубежный рынок?
Беляев: Ты знаешь, моя музыкантская мания величия неограниченна. И что бы ни предложили интересного, какой бы зал мне ни назвали в России или за пределами, мне там хочется сыграть, если я там не играл. Это не закончится никогда, и что это, я понятия не имею. Все музыканты сейчас хотят самые большие арены, как можно больше людей. Мы всего этого тоже хотим, но я соотношу это с реальностью. Мы двигаемся и, возможно, что-то не случится в нашей жизни, а что-то — очень может быть.
Жук: Ты сказал, что не случится, и я расстроилась.
Беляев: Да будет у тебя Грэмми!
— Вика, у вас какая музыкальная мечта?
Беляев: Давай-ка, я тоже хочу знать.
Жук: Если проедемся по каким-то классным европейским фестивалям. Мы ездили, но мало. И ездили на хорошие фестивали, но на меленькие сцены. Если бы мы за пару лет все их объехали по главным сценам, мне кажется, было бы круто.
Беляев: При нынешнем количестве фестивалей это займет лет пятьдесят!
Жук: Ну, допустим, Burning Man и Primavera. Ребята, я согласна на малое.
Беляев: Самое главное — это путь, когда развитие не останавливается, потому что мы не в сказке живем. Есть трудности, есть легкости. Но если есть динамика и это позволяет выживать и делать дальше то, что мы делаем, то все классно.
— Вы не задумываетесь, каким Therr Maitz будет через сколько-то лет?
Беляев: Нет, не задумываемся. Будет он вообще этот Therr Maitz?
Жук: Ну, хватит!
Беляев: Мы же все растем, это может превратиться в нечто другое. С этими людьми я связан на всю жизнь, это понятно. Но в какой форме эта связка происходит — все может поменяться и превратиться в какой-то иной проект или продакшн, мы можем стать каким-то продюсерским центром, я не знаю. Что об этом рассуждать?
Жук: Но сначала фестивали!
Беляев: Сначала фестивали.
Comment section