Мировая премьера фильма известного британского актера и режиссера Рэйфа Файнса «Нуреев. Белый ворон» стала событием киноиндустрии. Главную роль в картине сыграл солист казанского театра оперы и балета Олег Ивенко. Для танцора это был дебют. В интервью KazanFirst Олег рассказывает, как сегодняшняя звезда балета был самым худшим в классе, почему он выбрал Казань, а не Вену, кто стал для него кинопапой и почему после выхода фильма в прокат ему не дают покоя сумасшедшие фанатки артиста балета Сергея Полунина.
— Олег, что привело вас в балет? Расскажите об этом.
— В балет меня привела мама. Мне было пять лет, у меня было шило в одном месте, оно до сих пор там (смеется). Сначала мне совершенно не понравилось, а потом я посмотрел, по-моему, «Белоснежку и семь гномов» и сказал, что хочу так же. Меня отдали в балетную школу. Не могу сказать, что это было суперклассное решение в связи с тем, что в наше время балет, творчество во всем мире вообще уходит на четвертый план. Еще это не самое финансируемое занятие. Зарплата у артистов не как у спортсменов, например, хотя сил мы тратим столько же, сколько и они. Это очень обидно. Так считаю не только я. Можете почитать интервью Игоря Цвирко, солиста Большого театра. Я думаю, многие с этим сейчас согласятся, но в детстве особо выбирать не приходится. Ты идешь туда, где чувствуешь свое внутреннее я. А такой момент, когда ты начинаешь понимать, что такое балет и что ты его сильно любишь, наступает в возрасте 15 лет, когда на тебя начинает ложиться ответственность. Когда ты маленький, ты просто танцуешь. Но потом тебе говорят, что у тебя недостаточно данных, у тебя ноги не от ушей. То есть у меня есть определенные шероховатости, которые нужно умело прятать на сцене. Но об этом мне раньше никто не говорил. И мама, потому что она никогда не сталкивалась с этим, она же не балерина. Это могли бы сказать родители, которые раньше и сами танцевали. А мой папа предприниматель, мама — модельер, брат в IT-сфере работает. Это совершенно разные профессии.
— Как вы узнали об этих шероховатостях? Вы сами о них догадались или вам кто-то сказал о них?
— Мне об этом говорили другие. В Харькове — Елена Петровна Соловьева. Она была самым лучшим педагогом в нашем городе, но я об этом узнал только через несколько лет. Мы с мамой пришли в день поступления [в балетную школу], меня сразу взяли. Все очень удивились этому, потому что к ней, оказывается, была очередь за год. Мама тоже была в шоке, не ожидала. Мы подумали: боже мой, как нам повезло.
— Видимо, ваши задатки разглядели еще тогда.
— Честно, не знаю, что они там во мне разглядели (смеется), возможно, мое доброе сердце. Ведь как говорят, если ты остаешься добрым, то вокруг тебя всегда будет добрая энергия, добрая атмосфера, добрые люди. Это такая глубокая мысль, которую нужно додумать (смеется).
— Как вы приехали в Казань?
— В Харьковской школе я проучился до 15 лет, потом поехал в Белорусский хореографический колледж. Туда я ехал с целью увидеть Ивана Васильева (артист балета. — Ред.), но промахнулся. Когда я приехал, он уже выпускался. Это один из лучших танцовщиков современности. Я должен был поступить в девятый класс, но меня взяли сразу же на год старше, на первый курс. Я был самый младший в своем классе. Мне пришлось много догонять, я был хуже всех поначалу. Все четыре года знал, что у меня нет возможности на ошибку в связи с тем, что по старому курсу мои родители платили по 500 долларов ежемесячно за мой интернат, за мое обучение, за мои расходы. Я понимал, что на мне большая ответственность. Возможно, именно это подстегнуло меня работать еще больше, а может быть, большую роль сыграл и мой характер, который не любит сдаваться. Так как я лев по гороскопу, я очень требовательный сам к себе и к окружающим. В конце обучения мне поступило 10 предложений, одно из них было из Казани. Мой нынешний художественный руководитель Владимир Яковлев видел меня на фестивале хореографических училищ, который в Казани проводится каждые два года. Я приехал из Белорусского колледжа выступать здесь, а он еще тогда предложил мне остаться, я обещал подумать и уехал. Мне было из чего выбирать. Я мог поехать в Венскую оперу, у меня были предложения из Украины, еще из Польши, а я выбрал Казань. Потому что всегда хотел работать в России. Есть такой момент: классический танец был открыт во Франции, но лучше всего его танцуют в России. Да, они [европейцы] могут быть технически лучше нас, но эмоционально мы танцуем лучше. Мы знаем, как это сделать. Неспроста наши русские педагоги уезжали за границу и передавали это искусство другим.
— А что такое эмоциональный балет?
— Ты как актер, ты должен перевоплощаться в разного героя. Сегодня ты граф Альберт (балет «Жизель»), на следующий день ты раб Али (балет «Корсар»). Это другая стилистика, другие движения, это другое понимание и отношение к спектаклю. Потом ты Базиль из «Дон Кихота». Ты озорной парень без денег, выходишь на этот рынок и начинаешь там… Каждый спектакль разный, и ты не должен показывать себя везде одинаково.
— Никогда не было сожаления о выбранной стране? Ведь танцевать эмоционально можно и на венской сцене.
— Работая уже здесь, мне приходили предложения из Большого, Михайловского и из разных театров Европы. Я люблю Европу, но там другая система, другая стилистика. А если танцевать, то танцевать в России, танцевать классический танец. Здесь он более открытый, более свободный. А в Европе он в какой-то степени модернизирован, там переходят на современную хореографию. Россия уже какое время остается с классическим репертуаром, на который люди ходят больше, чем на модерн в Европе, допустим.
— У вас был большой выбор. А в фильме Нуреев должен был отработать в Уфе, которая оплатила за его учебу. Такая система работает и сейчас?
— На данный момент я не знаю. Но когда выпускался, за моих ребят платило государство, поэтому они были обязаны отработать два или три года в определенном театре оперы и балета и не могли его поменять.
— По-вашему, это справедливо?
— Это немного тяжелый вопрос, потому что я с этим никогда не сталкивался. Я всегда знал, что свободен ото всех цепей в том плане, что после обучения могу поехать куда захочу, куда меня, дай бог, позовут. Знал, что не хотел оставаться в Минске. Хочу приезжать туда, мне очень близок Минск, но чтобы постоянно там работать — мне было бы, наверное, тяжело, потому что я не смогу сидеть на одном месте. Я с детства лягушка-путешественница.
— Скажите честно, до того, как вы переехали в Казань, вы знали что-нибудь о Нурееве? Ведь здесь к нему относятся с таким трепетом. Вот недавно памятник поставили.
— Знал его по видеозаписям из «Ютуба», что он и Михаил Барышников — это два эталона, которые танцевали очень круто. Кстати, я недавно познакомился с Барышниковым, это просто нереально. Наверное, меня больше впечатляет то, что это люди, которые поменяли стилистику танца за пределами России и за которыми пошли, они внесли свою частичку в историю.
— В чем феномен Нуреева?
— Феномен, наверное, в том, что он был сложным, капризным человеком, не хотел жить по правилам, жить в каких-то рамках. Но это не политические рамки, а танцевальные. И он хотел создавать, творить. У него была бешеная энергетика. Об этом мне рассказывали люди, которые с ним танцевали, говорили, что это что-то невероятное. Он выходил на сцену и знал, что сейчас все люди будут вот здесь (показывает кулак. — Ред.). Он выходил, и на него обрушивался шквал аплодисментов, потому что от него шла безумная энергетика. Он был таким безумно талантливым, безумно непокорным и безумно жестким человеком. Знал, чего хочет, и это отличало его ото всех других.
— Что нужно сделать такого, чтобы ваше имя тоже стало бы легендой?
— Думаю, что ты не должен повторяться, ты должен создавать свое, новое. Мир двигается вперед, и ты не стой на одном месте. Я чувствую, должен делать то, что мне подсказывает интуиция, то, что говорит внутри меня, мне нужно это сделать. У меня есть очень много планов, очень много идей. Нужно делать все и сразу. Меня очень вдохновляет Джастин Тимберлейк. Он музыкант, пишет свои песни, играет в кино, открывает рестораны, еще что-то делает, он делает все вместе. Хью Джекман, который разговаривает на шести-семи языках, вместе с этим он тоже музыкант. И наконец, Рэйф Файнс (режиссер фильма «Нуреев. Белый ворон». — Ред.), который играет в кино, а сейчас он еще и режиссер. Плюс ко всему он играет в театре. И сколько у него энергетики, сколько у него времени на все! Это человек с большой буквы. Для меня это мой кинопапа. Мой ментор, который до сих пор подсказывает мне, как и что делать. С таких людей нужно брать пример.
— Вы бы хотели, чтобы и о вас отзывались как о человеке-легенде?
— Я к этому стремлюсь, конечно. Это немаловажно для артиста. Посмотрим, как будет в будущем. Тем более наш балетный век очень короткий. Мы танцуем до 38, а потом тебя выкидывают на улицу, как собаку, и говорят: «Ну, что ты будешь делать дальше?». Не все захотят заниматься педагогикой за 20 тысяч. Поэтому нужно с молодости создавать свою спасательную шлюпку, чтобы она развивалась до корабля. Допустим, на данный момент у меня есть своя танцевальная школа.
— Что оказалось для вас самым сложным в съемках? Это был ваш дебют, к тому же вы работаете в театре.
— Самым сложным для меня было сочетание графиков. 12 часов работы каждый день на съемочной площадке, после этого я должен был ночью ехать в балетный зал, там заниматься час, это было с 11 до 12 ночи. На ужин, на сон оставалось очень мало времени. Поэтому было сложно привыкнуть к графику работы. Кто бы там что ни говорил, что заниматься можно и дома, — это все брехня. Это просто вранье. Возможно, ты можешь заниматься и дома, но для артиста балета…
— А где проходили съемки?
— В Париже, в Санкт-Петербурге и в Сербии. Все продолжалось около четырех месяцев. Ну а сама подготовка у Рэйфа заняла примерно пять лет, у меня — ровно год. Мы отрабатывали сцены, с самим Рэйфом я изучал актерское мастерство. Я учился у него всему с нуля, так же с нуля я изучал английский язык. Корректировал свой русский, потому что раньше у меня проскакивало что-то вроде «шо ты». Сейчас это уже искоренилось. Работы в этом плане было много. Плюс танцы. Нужно было перенять стилистику Нуреева. Я должен был под микроскопом изучить каждое его движение, а по старым записям это сделать тяжело.
— Расскажите подробнее о занятиях с Рэйфом.
— Я приезжал в Петербург, и мы отрабатывали каждую сцену от и до, чтобы я понимал, что такое актерская игра, какое должно быть состояние. Рэйф меня научил очень многому.
— Правда, что вы разговаривали с ним на разных языках? Вы на английском, а он на русском.
— Да, в фильме он говорил на русском, поэтому корректировал русский, а я на английском, я тренировал его. Это безумно тяжело, когда ты говоришь неправильно, но стараешься всеми силами понять друг друга. Но, как говорится, творчество сближает. Мы буквально вчера с ним разговаривали — я показывал ему репетицию. Он хочет приехать и посмотреть мой балет, но пока не знаю где, в каком городе и в какой стране это случится. Он обожает русскую культуру, русскую эстетику. Если бы видели, как он работает. Это очень дотошный человек, он может остановиться из-за любой мелочи, которая ему не понравилась. Мы могли повторять по 8-9 дублей одну и ту же сцену. Он говорил: «Да, это было классно, но давай еще попробуем, может быть, сейчас еще что-то будет». То есть каждый раз он говорил мне, что я всегда находил что-то новое в каждом дубле.
— Это намного приятнее, чем слышать: «У тебя не получилось, давай еще раз».
— Да, да. Мои коллеги по фильму тоже говорили, что Рэйф всегда их хвалил и это было классно. «Одно наслаждение на тебя смотреть, просто повтори, сделай еще раз так же или как-нибудь еще лучше». Он всегда хвалил. Я ни разу не сталкивался с российскими режиссерами, но судя по отзывам моих коллег, которые снимаются в кино, их почему-то так не ценят, не знаю почему.
— Вы не боитесь, что в будущем вдруг не сможете ужиться с другими режиссерами после того, как вы познали такое отношение к актеру?
— Время покажет. Если ты начал этот путь, то должен понимать, что не всегда твой кинопапа будет рядом. Это нормально. Но я к нему очень привык. Привык и к продюсерам, и ко всем, кто был рядом. Мы отмечали мой день рождения в Сербии перед началом съемок. Я всем говорил: «Знаю, что вы будете помогать мне, обещаю вам тоже помочь». То есть нужно уметь создавать команду. Большую роль в этом играет режиссер. Это его задача — создать команду, которая хочет сделать классный фильм. Собрать всех, чтобы все сдружились и могли играть друг с другом. Рэйф это сделать сумел, этим он и отличается от других. Он мало того что должен был играть, он должен был следить за всеми другими, потом следить за мной, за новым актером, и он безумный в этом плане, в хорошем смысле этого слова.
— Четыре месяца съемок, один год подготовок, постоянные выезды. Как в театре реагировали на такое? Вас не поставили перед выбором?
— Слава богу, нет. Самый первый, кто узнал об этом, — это Владимир Алексеевич Яковлев, наш художественный руководитель. Я ему рассказал, что идет кастинг, потом приехали кастинг-директоры, Алла Петелина (кастинг-директор фильма «Нуреев. Белый ворон». — Ред.) со своими помощниками. Они посмотрели балет «Шурале», еще что-то там и встречались в Владимиром Алексеевичем. Он говорил им: «Вы лучше не найдете, даже не ищите» (смеется), это я хорошо помню. Он мне всегда помогал, шел мне навстречу. На все пробы отпускал меня с репетиций. Спасибо ему огромное. И он приезжал ко мне на Московский кинофестиваль посмотреть фильм. Очень приятно, что он был там, что он один из первых, кто знал, что я получил роль.
— Олег, вернемся к самому фильму. Вы, наверное, лучше всех знаете, почему Нуреев из маленького доброго мальчика вырос в злого эгоиста.
— В детстве все мы добрые. Наши родители — наш пример. Какие родители — такой у нас фундамент семейного быта, семейной жизни. Жесткий папа, который хотел сделать из него военного, не воспринимал балет никак. То, что его никто, кроме мамы, не поддерживал, очень сильно повлияло на Нуреева. Потом Уфа… Как бы со мной кто ни спорил, что это красивый город, возможно, оно и так, но давайте не будем забывать, что в то время это была серая дыра. Там ничего не было. Вспомните, какие у Нуреева были эмоции, когда он приехал в Париж, а когда попал в Санкт-Петербург?! Он смотрел на Мариинский театр и восхищался им. Он стремился именно к такому. Когда ты спишь на одной кровати с шестью девочками с мамой — это же ненормально. Конечно же у тебя внутри будет зарождаться желание выбраться отсюда, желание лучшего. Это немаловажно. Все это сложилось вместе и создало этот характер.
— Вы довольно схожи внешне. А по характеру? Во время съемок вы не ощущали неприязни к действиям своего героя?
— Мне нравилось, я прям кайфовал. Потому что внутри себя я нашел точку соприкосновения с ним. Он не всегда такой. Он просто показывает себя таким. Очень жесткий, очень требовательный, знает, что он хочет, но ему этого сразу не дают, идут против него, потому что он талантливый и он это понимает. Как он может не злиться на такую ситуацию? Любой человек будет злиться. Дети плачут, когда им не дают конфету. Это тоже такой плач в его характере. Все «нет» закаляли его с детства. Я помню сцену в аэропорту — мне было безумно тяжело, потому что я начинающий актер, мне еще нужно многому научиться, но я постарался прожить эту роль. Не просто сыграть, а именно прожить её. Все пропускал через себя, пока не умею отделять. Каждую ситуацию проживал с безумной болью. Только так я смог бы добиться того, что вы увидели на экране.
— Сцена в аэропорту как раз самое яркое проявление того, в каких рамках жил Нуреев. Сегодня с артистом балета может случиться что-то похожее?
— Сейчас просто система поменялась. Раньше в Советском Союзе было так, что если ты покидаешь Родину, то совершаешь предательство. Сейчас ты можешь гастролировать сколько угодно и где угодно, естественно, с соглашения дирекции театра. Если я сейчас уеду в другой театр, это не будет предательством. Ты просто уехал туда, где тебе лучше. Каждый человек хочет жить там, где ему комфортно. Нуреев любил и Уфу, и Мариинский театр, на тот момент он был Кировский, он хотел там работать и дальше. Однако ситуация повернулась так, что за 40 минут этот молодой пацан должен был решить: остаться в Париже или вернуться домой. Это то, за что я его очень уважаю за то, что в таком возрасте за короткое время он принял свое решение стать невозвращенцем, зная, что мама и сестры остаются там, и что ты туда больше не приедешь. Это тяжело…
— А вы бы смогли?
— Смотря что на кону. У Нуреева с одной стороны на кону стояла карьера. А с другой — семья. Там он будет танцевать сто процентов, а здесь у него будет семья. Он вспоминает Уфу, свое детство и понимает, что там у него нет развития. Вспомните сцену, когда я (в фильме. — Ред.) пришёл в министерство культуры и упрашивал не отправлять меня в Уфу. У меня есть приглашение в Большой, в Кировский и ещё куча куда, а они говорят: «Ну, отработай сначала в Уфе». Потому что есть система, которая была выстроена много лет назад. А тут какой-то парень говорит, что хочет работать в другом городе, конечно, ему отвечают, что он презирает свой народ.
— Всем известно, что Нуреев был гомосексуалистом, а в фильме с ним связаны целых две любовные линии с женщинами. Как это объясняется?
— Вы не должны забывать, что мы показываем в фильме молодого Нуреева. Он не знал, кто он. Он не понимал ничего, кроме того, что ему интересно общаться с западными танцорами. Но он не знал, как это — быть с девушкой. И вот когда Ксения, жена Пушкина, начала к нему приставать, тут уже все поменялось, но он не получил наслаждения. Он просто не понял, что произошло. Как будто ты съел пирожок, но не весь. Он вот это почувствовал.
— Какие планы на будущее? Если вас снова позовут на съемки, то наверняка придется уже выбирать между театральной и кинокарьерой. Ведь в театре не смогут вас каждый раз подменять.
— Посмотрим, что будет, не могу предугадать. Мне кажется, все должно сложиться в любом случае. Если у тебя есть такое разноплановое развитие в жизни, я думаю, театр должен тебя поддерживать. Если руководство не ценит свои кадры, своих артистов, значит, это не твой театр. Если в один момент театр скажет: «Нет, ты должен остаться и танцевать с нами» — это уже приказ. А исполнять приказы я не люблю. Руководство театра должно понимать, что оно может сидеть на своем месте 50 лет, у артиста балета жизнь короткая — 25 лет, а профессиональная — 15-20. И если тебя сейчас не поддерживают, то зачем оно мне такое нужно? Слава богу, мое руководство идет мне навстречу, я люблю его. Уважаю и беру пример с нашего директора и нашего художественного руководителя. Это самые важные люди в театре.
— Премьера фильма прошла в нескольких странах. Великобритания, Япония, многие европейские страны и Россия. Где на картину была самая яркая реакция?
— Я вам так скажу. По нашим показателям, фильм делится на 75 и 25 процентов. Первой категории людей фильм понравился, второй — нет. Ещё есть много девушек — вот этих вот crazy girls, я их так называю. Они фанатки Серёжи Полунина, которые мне постоянно пишут гадости. Они говорят мне, что Серёжа мог бы сыграть лучше. Я к нему очень хорошо отношусь, но фанатки, вы придите в свой ум, пожалуйста, будьте умнее (смеется).
— А что в Казани? Какая здесь была реакция?
— Те, кто видел, все меня поздравили, всем понравилось. Ты должен понимать, что ты не сто долларов, чтобы всем нравиться. Ты можешь не нравиться кому-то только из-за того, как ты выглядишь, из-за того, как ты разговариваешь, как ты жестикулируешь или из-за того, как ты танцуешь. Каждому человеку не понравишься.
Comment section