«К такой реакции на экранизацию мы точно не были готовы»

Писательница Гузель Яхина публично ответила на все претензии, которые она получила после выхода в эфир на телеканале «Россия» многосерийного фильма, снятого по ее дебютному роману «Зулейха открывает глаза».

— Были предположения, что ты написала эту книгу за деньги по заказу толстосумов разных национальностей.

— Я тоже читала много версий, включая, что являюсь родственницей всяких лиц. Это не так. Книга вышла в 2015 году под редакцией Елены Шубиной. Это остаётся для меня большим счастьем, потому что я не могла и мечтать о такой прекрасной редакции. Я начинала путь ниоткуда, потому что никогда не имела дела с литературой. Когда роман был написан, попыталась сама найти дорогу в издательство, но не нашла. Рассылка в 13 издательств ни к чему не привела. Ни к чему не привели и публикации в толстых журналах, я пыталась достучаться до издательств через них. Главы из романа выходили в журнале «Сибирские огни», но это не повлекло за собой очереди издательств, которые хотели бы опубликовать книгу. По стечению обстоятельств я познакомилась с Еленой Костюкович. Это владелица литературного агентства, которая пригласила меня в пул своих авторов. Вот такая была история. Она длилась несколько месяцев. Это был обычный путь, который, наверное, проходит каждый автор. В итоге книга была издана очень небольшим тиражом, а потом доиздавалась.

Сразу после выхода книги я услышала критику. Она была разная. Я говорю сейчас даже не о литературной критике, которой я была необыкновенно рада, просто потому что роман заметили и написали. Я говорю о критике, которая касалась каких-то националистических, религиозных аспектов. Эта критика была в Татарстане. Она была достаточно сильная, по крайней мере, громко звучала. Ругали за то, что героиня забывает своего мужа и остаётся с мужчиной другой национальности, за то, что плохо изображена татарская мать, и за то, что сын героини Юзуф забывает свой родной язык и уезжает не в родной Юлбаш, а в Ленинград. За эти три пункта критика была агрессивная. Я понимала, что злые голоса всегда звучат громче. В то же время в Татарстане много людей, которые тепло приняли роман, я получила много писем. Я ожидала, что эти голоса и сейчас зазвучат. Я предупреждала об этом и ВГТРК, когда мы только говорили о договоре. Они были готовы к этому, но не думали, что она будет в таком размахе, точно так же, как была не готова к этому я. Когда вышла книга, мне казалось, что в романе однозначно высказана моя позиция по отношению к тому, что присходит. Однако я услышала, как некоторые обвиняли роман в милитаризации репрессий, то, что он оправдывает репрессии, потому что героиня становится счастливой в условиях ГУЛАГа. Я не ожидала такого поворота.

Сейчас критика касалась другого – очернения прошлого, что тоже меня удивило. Я не ждала этого. Я ждала замечаний, что все слишком легко приподнесено и снято слишком по киношному, что слишком красивый поселок Семрук и слишком празднична жизнь поселенцев. Я думала, критика будет об этом, а она зашла ровно с противоположного конца.

— Было несколько групп критиков. Первая из них — те, кто обвинял тебя в том, что твоя героиня, являясь мусульманкой и татаркой, молится лесным духам, как язычница, быстро забывает о муже и находит своё счастье в Сибири с русским человеком, а сына воспитывает так, что он знает французский язык, но не знает татарского. Что ты можешь сказать об этом?

— Я описывала то, что происходит с героиней, основываясь на том, что часто происходило с другими людьми на поселении. Моя бабушка сама прошла через трудовое поселение. Она выросла в посёлке Питгородок, сейчас он уже не существует. В 1930 году бабушка уехала с родителями в ссылку и провела там 16 лет. Бабушка уехала туда маленькой татарской девочкой, а вернулась взрослой образованной девушкой с прекрасным русским языком. Она была очень грамотной. Им преподавали те профессора, которые написали учебники для обучения. Она оказалась там окружена интеллигенцией. Она привезла эти знания в деревню и всю жизнь работала в школе учителем русского языка и литературы.

Зулейха, как моя бабушка, перемещается из одной культуры в другую и принимает ее. Есть лишь одна оговорка — героиня воспитывает сына не сама, а другие поселенцы.

Мне было важно показать, что на поселении было не только слишком страшно и мрачно. Там были светлые моменты. Один из них — то образование, которое получали в Сибири. Там его можно было получить гораздо лучше, чем, допустим, Юзуф получил бы его у себя в деревне. Вот таким странным образом судьба наградила мальчика общением с этими людьми и их воспитанием.

— Насколько справедливым ты считаешь, что «Зулейха открывает глаза» наследует традиции колониального романа, когда глупая местная аборигенка каким-то образом, оказавшись в другой местности, превращается в хорошую умную девушку?

— Я в такие дискуссии не вступаю. Мне было интересно рассказать историю перемещения из одной культуры в другую. Я рассказывала об этом не столько в традициях колонизаторского романа, сколько просто о женщине, которая из глубокого прошлого перемещается в настоящий день. А также эта история о двух жизнях, которые она проживает, потому что в начале романа она готова к тому, что жизнь ее закончится, и она готова умереть, но потом оказывается, что ее ждёт вторая жизнь, полностью отличная от первой. Мне был интересен этот переход.

В чем-то отразилась и моя судьба, потому что первую половину жизни я жила в Татарстане, а потом переехала в Москву. Я тоже в какой-то мере переехала из одной жизни в другую.

— Есть мнение, что вся история крутится вокруг одного персонажа — Юзуфа. Насколько для тебя такие версии ценные и неожиданные?

— Для меня ребенок был важным человечком, потому при написании романа для меня любовная линия была не так важна, как материнская. Это в фильме крепко сколочен любовный треугольник и преувеличена мелодрама. А в романе я хотела сконцентрироваться на страсти материнской, поэтому легенда о Юзуфе и Зулейхе мной рассказана не как история страсти женщины к мужчине, а как история срасти зрелой матери к собственному ребёнку. Отношение Зулейхи к сыну было главным. Важны были и диалоги между Зулейхой и Упырихой, потому что материнская тема была важнее, а любовная даже не задумывалась. Позже я все-таки что-то переписала, чтобы сюжет был крепче. А на самом деле я надеюсь, что в романе читается материнская любовь.

— В татарской литературе существует три образа Зулейхи. Один из них – героиня драмы Гаяза Исхаки «Зулейха». Критики восприняли ваш роман и сериал как четкий перевертыш этой драмы. Знакомы ли вы с этим произведением?

— Я ожидала, что такие упреки могут появиться, но я не планировала вступать в дискуссию с классиками. Я хотела сделать отсылку к кораническому сюжету о Юзуфе и Зулейхе. Эпизод этот сохранен в фильме, когда Зулейха хватает Юзуфа за ворот и он рвется. Что касается Исхаки, конечно, я знала про драму. Я посмотрела фильм 2005 года. Я пробовала найти другое имя для героини, посмотрела все татарские имена, которые смогла найти, более подходящие для героини. Плюс было искушение использовать эту кораническую легенду. Могут быть обвинения в полемике и переиначивании.

— Ещё одна претензия от татарской общественности связана с тем, что в фильме оскорбляются чувства мусульман. Например, интимные сцены в мечети или сцена переклички ссыльных из имен знаменитых религиозных деятелей России. Знали ли вы о последнем?

— Меня удивил этот момент, его не было в сценарии. Я не возьмусь его комментировать. Уместнее будет его задать создателям фильма. Что касается сцены в мечети, то мне кажется, что авторское отношение к этой сцене что в романе, что в фильме совершенно очевидно. Это показывает бездуховность тех, кто творит эти дела. У меня в романе ещё книгами растапливают печь, например. Тут же рядом блеют эти бараны, тут же рядом люди спят. Здесь не требуются никакие пояснения, просто художественными приемами показывается суть тех людей. В фильме это сделано с такой откровенностью и четким посылом, что это не требует никаких объяснений. Совершенно очевидно, на чьей стороне симпатия создателей фильма. Настолько это ясно показано, как будто нарисована черно-белая картина. Мне кажется, что странно эти претензии высказывать. Наоборот, здесь говорится об этих людях со всей симпатией и показывается, с какой болью их высылали, потому что такое могло происходить не только в мечети, но и в храме православном.

— Есть ксенофобская группа по отношению к работе. Мол, а что вы нам рассказываете про татар, когда русский народ пострадал гораздо сильнее и раскулачивание уже давно рассказано.

— Я впервые такое слышу, видимо, недостаточно много читала отзывов в интернете, я старалась этого избегать. Что касается раскулачивания, то это же трагедия не только татар, а всего советского крестьянства. Я писала роман, да и фильм снят так, что история рассказана на татарском материале, но все же чуть позже становится понятно, что она обо всех крестьянах Советского Союза. Этот трудовой поселок – это же ноев ковчег, где собираются все, кто только можно. Роман об этом, а не о том, что татар раскулачивали.

Когда я задумывала роман, я думала, эта тема широко известна. Мне казалось, что я говорю о вещах, которые не требуют пояснения. Более того, у меня изначально в тексте было больше фактов, цифр и данных про раскулаченных. У меня там был целый эпилог, посвящённый этому. Я старалась максимально облегчить именно историческую часть, предполагая, что это никому не интересно. Думала, что рассказываю о женском метаморфозе, а история большая есть, но она утоплена под личной. Мне хотелось ее еще больше притопить. Сейчас я несколько обескуражена тем, что спрашивают: «А что, неужели такое было?». Это же очевидные вещи, мне кажется, обо всем этом поговорили лет 30 назад, поэтому говорить об этом сейчас странно.

— Другая группа критиков цеплялась за идеологическую составляющую. Некоторые из них считали, что вы все врете и клевещете и что все это делается на заказ и под экспорт. Есть ли у вас оправдание этому?

— Оправдания у меня нет, потому что я никогда не оправдываюсь. Я предпочитаю просто рассказывать. Я работала переводчиком какое-то время. И для меня любой перевод просто праздник, когда человек другой культуры вдруг читает то, что ты написала. Я думала, может ли мой роман быть переведен, когда он был написан, и я для себя ответила, видимо, нет. Я пыталась трезво оценивать ситуацию. Ну кому интересна судьба раскулаченной татарки? Мне казалось, что это не для перевода вещь, да и мечтать об этом было бы странным с первым романом. Когда начали вдруг переводить, меня это очень удивило и до сих пор удивляет и радует. Я много рассказываю о книге за рубежом. Ее воспринимают очень по-разному, приходится делать акцент на разных вещах. В Западной Европе рассказываю, что такое раскулачивание. В каких-то странах это воспринимается как родная тема — это бывшие страны соцлагеря. Там не нужно объяснять про ссылку. На этих встречах даже за рубежом люди начинают рассказывать о своей судьбе. Я надеюсь, что история героини — это главный крючок для привлечения зарубежного читателя. Я в это вкладывалась, мне было интересно проследить за историей превращения из человека несвободного в свободного.

— Как вы думаете, откуда взялось четкое понимание, что культурный объект может развалить страну? Что у автора обязательно должен быть какой-то подрывной момент и что за всем этим обязательно кто-то стоит?

— Никакой теории у меня по этому поводу нет. У меня есть четкое понимание, что культурный продукт — это зеркало, в котором отражается сам человек. В этом зеркале каждый может видеть свое или совершенно противоположные вещи в одном и том же. Поэтому та критика, которая высказывается, она говорит о критике самой, а не о том объекте, который критикуется. Ну вот, пожалуй, и все. Когда это началось, я не знаю.

— Что конструктивного предлагают критики?

— Это были статьи, которые в агрессивной форме рассказывают о романе и передёргивают факты. Здесь я хотела отдельно остановиться о восприятии татарскости в романе. Я постаралась описать татарский быт и культуру со всей любовью, которая у меня с детства. Я описывала это все по воспоминаниям жизни в доме дедушки и бабушки. Некоторым показалось, что мои описания не соответствуют действительности. Я видела в реакции критики агрессию и передергивания, о конструктиве речь не шла. Иногда эта критика принимала агрессивную вербальную форму. Например, в историческом музее Казани была презентация романа и встреча превратилась в диалог с достаточно агрессивными гостями. Была презентация татарской версии книги, когда тоже была накаленная дискуссия. Разные формы критики были и устные, и письменные. Были и угрозы. Я читаю очень неприятные вещи. Если я вижу попытку диалога или объективно оценить то, что есть, я читаю. А если я вижу оголтелую агрессию, то я не отвечаю на такое.

— Вы рассказываете о том, чему будет посвящен третий роман?

— Нет, я не рассказываю, потому что не очень понимаю, получится он или нет.

— Есть высказывания, что сейчас вы возьметесь за тему гастарбайтеров.

— Я просто давала интервью, где рассказала, что мне интересна тема гастарбайтеров. У меня есть даже сценарий короткометражного фильма, написанного об этом. Сейчас я работаю над историческим материалом.

— Известно, что роман «Зулейха открывает глаза» тоже был начат как сценарий.

— Я задумала «Зулейху» как роман, но выходила какая-то глупость. В попытках создать хоть что-то я ходила по кругу, пока не пошла в школу кино. Там я написала сценарий «Зулейхи», а уже из сценария вытянула текст романа.

— Насколько ваш сценарий совпадает со сценарием фильма?

— Мне предлагали написать сценарий самой, но я не могла больше писать об этом. Поэтому сценарий писали другие люди и не очень корректно комментировать то, что они сделали.

Мне очень радостно, что в итоге сценарий приблизился обратно к книге, потому что я читала первую версию и она стояла дальше от романного сюжета. В целом мне сценарий кажется хорошим. Я оцениваю фильм сам. Как бы ни был прекрасен сценарий, очень многое делается на мотажном столе. Правильнее говорить о режиссерской работе, нежели о сценарной. Я знаю, что Егор Анашкин бился над монтажом много месяцев. Я рада, что получилось то, что получилось.

Изначально я не понимала, куда отдаю роман. Я заключила договор с каналом, не зная ни имени режиссера, ни имени продюсера, ни имени актеров. Я просто высказала свою мечту, чтобы главную роль исполняла Чулпан Хаматова. Я отдавала свою историю с пониманием, что больше влиять на это не смогу.

Конечно, я ожидала, что будет усилена мелодраматическая линия, что какие-то вещи будут смягчены. Я опасалась, что история слишком сильно откочует в сторону любовной линии и за всем этим погибнет та трагедия, которая есть.

Я очень рада, что в фильме использован инструментарий большого кино. Остались молчаливые диалоги Зулейхи и Муртазы, а потом Зулейхи и Игнатова. Есть очень честные для кино съемки, например, лесосплав был настоящий, или птица на снегу по-настоящему вытоптанная британским художником, даже посёлок настоящий построили. Пытались максимально сделать все по-настоящему.

— В последней серии Юзуф приезжает в Казань и встречается с Зулейхой. Насколько для вас это было неожиданно?

— У меня не было протеста против такого варианта. Это был один из многих вариантов, который мог быть. Это прекрасная закольцовка. Я хорошо восприняла такой финал, несмотря на то, что в книге он у меня другой. Зрителю нужен был такой финал.