пребывании в колонии, отношении к приговору по игорному делу и об устройстве
правоохранительной системы в России
Оппозиционный политик дал развернутое интервью KazanFirst, где рассказал о своем пребывании в колонии, отношении к приговору по игорному делу и об устройстве правоохранительной системы в России.
Михаил Ляпунов — Набережные Челны
— Вы побывали практически во всех следственных изоляторах Татарстана, сидели в исправительной колонии. Чем они отличаются друг от друга, как заключенные себя ведут?
— Камеры есть разные: на десять человек, на двух, но в любом случае это четыре стены. Прогулка всего час. В изоляторе сидеть сложно именно с точки зрения ограничения пространства. Главная разница именно в этом. В колонии в пределах лагеря есть где погулять — под открытым небом хоть весь день гуляй на свежем воздухе. Больше пространства прежде всего. Это сильное преимущество лагеря перед изолятором. В изоляторе запрещены свидания — только через стенку. А здесь можно увидеться с родственниками, с женами, с детьми, с родителями.
— Что за контингент в лагере, за что сидят?
— Большинство за наркотики, драки, есть мошенники. На мой взгляд, не очень адекватное наказание за драку. Подрались люди, никто никого не убил, давать по семь лет как-то чересчур. Сидят люди семейные. На такой срок отрывать их от семьи за простую драку, в которой никто никого не убил и не покалечил, — неадекватное, на мой взгляд, наказание. Тем более их даже по УДО не отпускают почему-то. Наркоманов отпускают, а вот за драки — нет. Кто опаснее для общества — большой вопрос.
— Насколько, на ваш взгляд, верные приговоры выносит суд?
— 90% все-таки сидит за дело. Вопрос, опять же, в адекватности наказания. На мой взгляд, очень много сидит за мелочь. Сейчас, правда, резко сократился поток — при мне лагерь покинули человек двести. Люди выходят, а сажать стали значительно меньше. Это факт. Это связано, во-первых, с нормализацией закона — за мелочь в первый раз не сажают. Украл телефон человек — это, конечно, плохо. Но на 1,5 года за это сажать — даже не смешно. Какой смысл, в чем тут исправление? Пусть заплатит штраф, работы какие-то исправительные, условка. Сажать стали меньше вот по такой ерунде.
Второе — мне кажется, опять же мошеннические, экономические преступления стали реже происходить. Хотя бизнесменов все равно сажают, как мы знаем. И в изолятор, вопреки закону, который гласит, что нельзя за экономические преступления сажать в изолятор. Это не действует.
— По вашему делу колония ходатайствовала об УДО, а судья отказал вам в этом?
— Да. На том основании, что где-то в Бугульме мне сделали замечание. Опять же вопреки закону, где сказано, что это не может являться основанием для отказа в УДО. В законе это прописано, но суды этим не руководствуются. Они прямо нарушают даже постановления пленума Верховного суда. От чего это все зависит, непонятно. Как судья может решить, достоин человек УДО или нет? Он видит его четыре минуты исключительно в формате видеоконференции, никакого личного общения нет. Тогда нужно либо отобрать у лагерей право ходатайствовать — сейчас именно они контактируют с осужденным и им, вроде бы, виднее. Но здесь вступает коррупционная составляющая. У нас в УФСИН по Татарстану очень много фактов, когда сажают работников лагерей за то, что они брали деньги за УДО.
На мой взгляд, «перваков» — тех, кто садится в колонию первый раз, в любом случае надо отпускать пораньше.
Читайте также: Экс-депутат горсовета Челнов Сергей Еретнов дал последнее интервью перед приговором по делу «игровиков»
— Каков быт в колонии, как проходил день?
— Ничего такого. Подъем, завтрак, кто-то идет на работу в промзону. Особо-то чем людям заниматься? По закону разрешен телевизор, электронные книжки, другие носители. Но это все с трудом пробивается. Нужно ходить, просить, умолять, договариваться. И то очень много случаев, когда вроде договорились, телевизор стоит, а потом его вдруг отбирают. Поэтому люди маются от безделья. Когда такая большая колония, 1 400 человек, а реально оплачиваемых рабочих мест всего 300. Всем остальным делать нечего.
— Исправляться у них не получается?
— Исправляют же не работы. По закону мы не обязаны работать. Это личное дело каждого. Многие почему работают? Не из-за денег. Обычные люди попали, лежать на койке не умеют, вот хоть работают. Но работы все равно нет. Не будут же работу придумывать, заставлять. Как в армии: копать отсюда и до обеда, а потом закапывать. Сейчас очень мало людей читает, а телевизора здесь лишают. Единственный источник информации — это телевизор. Многие готовы даже за свой счет покупать и устанавливать. Иначе просто нечего делать. Это плохо. Годами так вот сидят. Кем они выходят? Они оторваны от действительности, от жизни страны.
Совершенно непонятно, почему запрещено иметь сотовый телефон. Можно разрешить, с согласия заключенного ставить сразу на прослушку, чтобы потом проверить, что он по телефону говорит. Очень много глупых запретов. Они ни к чему хорошему не приводят. Даже положенной одежды не на всех хватает. А быт обычный — подъем, завтрак, две проверки в день. Жизнь течет. Кто чем занимается. Кто в шахматы играет, кто в шашки. Интеллектуальный уровень, правда, упал.
— Сами читали? Насколько обширная библиотека?
— Достаточно большая, но не сказать, что она впечатляет. Книжки есть в лагере, можно всегда и с воли прислать. Есть что читать. Но приходилось растягивать. Свежие журналы, газеты за час можно прочитать. Я растягивал на два дня, хотя бы это удовольствие.
— Что читали?
— Все, что попадалось под руку. Нашел там труд Макиавелли и обалдел, честно говоря. 60-го года издание, с удовольствием его читал.
Снабжение стало несомненно лучше. У заключенных есть и туалетная бумага, и бритва, и зубная паста. Но все это до сих пор не соответствует международным обязательствам, которые мы приняли в части заключения под стражу и как человек должен отсиживать.
— Сергей, в преддверии Нового года вы просили помочь в организации концерта в колонии. Расскажите, откуда родилась эта идея?
— Концерт организовал, собственно говоря, ты. Я тебя попросил — ты связался с моими друзьями. Они любезно согласились выступить.
— Как заключенные отреагировали?
— Вообще достаточно равнодушно относятся ко всем этим вещам в колонии. После этого появился какой-то свой ансамбль, что-то там играет. Все это, видимо, не очень интересно людям. Там впадаешь в некий анабиоз, надо признать. Потому что жизнь течет медленно, размеренно, разбита на подъемы, завтраки, обеды. Все по времени достаточно четко. Но люди, конечно, засыпают в этот момент. Насколько они выходят готовыми к новой жизни? Есть школа — для тех, кто хочет получить какую-то профессию. Но за отсутствием практики какая это профессия? К сожалению, это все тоже очень слабо прописано. В колонии огромная нехватка сотрудников, говорить о какой-то воспитательной работе вообще не приходится.
— А с чем это связано?
— Фактически я смотрел — они с утра до вечера в колонии. Ты в принципе сидишь. Да, не в положении заключенного, но проводить столько лет в колонии, в общении с осужденными — тоже не сахар. Не думаю, что рождаются люди с призванием охранника. Ну и зарплата не бог весть какая. За такой труд платить надо больше.
— Насколько адекватные сотрудники?
— По-разному бывает. Есть нормальные люди, есть, которые особенно долго прослужили, явно свихнувшиеся. Был у нас там такой майор. Он просто нуждается в психиатрической экспертизе, на мой взгляд. За 20 лет непорочной службы в одном лагере он слегка съехал с катушек. Разговаривал со всеми исключительно на повышенных тонах, без повода, а если был повод — это вообще крик и мат.
Такие люди не должны служить. Он думает, что его боятся. Но таких в зоне называют «теплыми», то есть слегка сумасшедшими.
Единственный бонус у сотрудников колонии — они рано на пенсию выходят, может быть, квартиры какие-то дают. А так непонятно, чего ради человек туда пойдет работать.
— 20 лет — это практически как за убийство отсидеть.
— Да. Вот он, собственно говоря, и сидит в зоне. С утра до вечера. Сложно сказать, что людей вообще может привлекать в такой работе. Понятно, что она нужна. Но за нее хотя бы надо платить, чтобы люди шли, и при этом не было коррупции.
В этом же лагере посадили нескольких руководителей за коррупцию, за воровство, за кафе, в котором кормили просроченными продуктами. Если сотрудник коррумпирован, о каком воспитании может идти речь?
Да и вообще — это слово из каких-то советских времен. Это все не работает. Человека взрослого перевоспитать невозможно. Это бред. Есть страх оказаться там, в четырех стенах, в ограниченном пространстве. Это страх. Человек усвоил урок, что есть наказание, и, возможно, он воздержится от дальнейших преступлений.
— Вы остаетесь до сих пор осужденным по игорному делу. Какие дальше планы?
— Будем обращаться в Верховный суд РФ. Суды у нас работают там, где это не связано с политикой, с экономическими и денежными интересами. Они достаточно объективны, хотя в любом случае есть много примеров, когда следствие сажает только потому, что нужно кого-то посадить. Это факт. Там, где надо прикрыть прокуратуру, следствие, суды придают своими решениями легитимность незаконным действиям правоохранителей. Если дело связано с политикой, как в моем случае, то рассчитывать на какое-то адекватное разбирательство даже в Верховном суде бесполезно. Иначе бы это не работало. Если бы судьи знали, что действительно где-то есть инстанция, которая рассмотрит это беспристрастно, исключительно в рамках закона, без давления власти на местах, может быть, и таких приговоров было бы поменьше. А в моем случае решение принято абсолютно вопреки нормам уголовного права. Так как приговаривать на основании показаний одного человека, чьи показания этим же судом были признаны ложными, — полный абсурд, противоречие здравому смыслу и смыслу правосудия.
— Считаете, возможно на уровне Верховного суда оправдание?
— Очень большие сомнения. Но этот путь нужно пройти. Я же не собираюсь быть чиновником и никогда не собирался. Это делается больше из принципа, а не ради каких-то практических моментов. Зарабатывать деньги я могу и в этом статусе. Ведь совершенно не важно никому, сидел я или нет. Все адекватные люди понимают, что сидел я понятно за что, но уж точно не за то, что мне инкриминировали. Бизнесу это никак мешать не может.
— Вам следствие предъявляло достаточно тяжкие обвинения — и участие в ОПС, и мошенничество. А в итоге осудили за то, что вы якобы помогли взять в аренду организаторам игорного бизнеса кафе «Пилот». Расскажите подробнее.
— Этот эпизод вообще не рассматривался изначально. Якобы я попросил своего друга дать помещение и потом там оказалось игорное заведение. У нас пока шел суд, очень много пришло арендаторов, которые несколько лет подряд отдавали помещения под игорные заведения. Ни один арендатор не был не то что осужден, даже привлечен — они все шли как свидетели. И все на суде клялись и божились, что они не знали, что в их помещениях находятся игорные заведения.
И при этом посадили меня, который не владеет никакими помещениями. Само здание на тот момент вообще находилось под арестом и им управляли судебные приставы. Поэтому говорить о том, что я с кем-то мог договориться, а они не могли — это просто смешно.
Все обвинение строилось только на словах одного человека — Дмитрия Косинова. Только он это говорил. Все остальные, которые реально там участвовали, они меня знать не знали и видеть не видели.
Суды наши порой выносят настолько абсурдные решения, которые, к сожалению, показывают, насколько низок уровень развития судебного сообщества. Из последнего [Руслана] Соколовского (популярный блогер. — Ред.) осудили на три года за ловлю покемонов в храме. Причем формулировка и прокуратуры, и судьи — это просто идиотизм в чистом виде. Его посадили за то, что он не верит в Христа. Я вот тоже не верю, я атеист. И что теперь? Давайте сажать всех за оскорбление чувств верующих. Наше государство вообще превратилось в театр абсурда. Люди страдают, людей таскают годами, заставляют оправдываться в том, о чем и спрашивать-то не имеют права.
То, что произошло с Кириллом Серебренниковым, театр которого захватили с ОМОНом, отобрали телефоны у зрителей и не выпускали их несколько часов по смешному обвинению в мошенничестве, говорит о том, что люди, которые олицетворяют государство, готовы пойти на всё, лишь бы остаться у власти до самой своей смерти. Любые свободомыслящие люди для них являются личными врагами.
На сегодняшний день Кирилл Серебренников является самым знаменитым театральным режиссером нашей страны за границей.
— С кем-то из игровиков общаетесь?
— Нет, конечно. Зачем? О чем общаться? Со мной в колонии сидел [Василий] Криворучко (осужденный по делу челнинских игровиков. — Ред.). Тоже никакого общения не было. На суде он не очень адекватен был. Да и не о чем разговаривать после всего случившегося.
— Он признался, что оговорил вас?
— Он и раньше не скрывал этого. Рассчитывал на какое-то смягчение, послабление. Но в итоге их нет. Думаю, что, если бы Криворучко не сбил человека, у него был реальный шанс на условное наказание. Только то, что он понял, что если ОПС пройдет, а обвинение строилось в том числе и на его показаниях, то он в любом случае сядет. Человек слаб, тем более наркоман, алкоголик, который постоянно от всего лечился, как выяснилось, был изъят из больницы. Представляете, когда человек лечится от наркомании и не вылечился, а его арестовывают и сажают в камеру? Чего можно от этого человека ждать? Использовать такого человека можно как хочешь, что следствие и сделало.
— Несмотря на то, что по этому игорному делу было закрыто достаточно большое количество заведений, в городе они все равно остались. Проблема не решена.
— Она и не может быть решена. Когда есть спрос, будет и предложение. Когда коррумпировано все, трудно ожидать честности от обычных сотрудников правоохранительных органов. Любой полицейский смотрит — там миллиардами воруют, а я что? Тем более и ответственности за это нет никакой. Один сотрудник и был только привлечен — Адай Тлегенов (бывший начальник отдела полиции «Автозаводский». — Ред.). И то непонятно — за игорное дело или за что-то другое. Вообще ничего из обвинений по факту не подтвердилось. Поэтому когда прокуратура запрашивает 17 лет, а суд дает три года — вопрос к адекватности и профессионализму работников прокуратуры. Насколько вы вообще подготовлены как профессионалы. Настолько разница большая между тем, что они посчитали доказанным и что суд посчитал. Вообще ничего не подтвердилось.
— Получается, что коррупция в правоохранительной системе неизбежна?
— Да. Когда получается, что для раскрытия преступления надо работать, им легче взять первого попавшегося, заставить его признаться, галочку поставить. Вроде и работа есть, но основная твоя работа другая — деньги собирать. В этом смысле колоссальный вред нанес гениальный фильм [Станислава] Говорухина «Место встречи изменить нельзя». Говорухин, конечно, сделал это не нарочно. И он, и авторы романа нацелены были на другое. Но то, что Глеб Жиглов в исполнении [Владимира] Высоцкого затмил главного героя и позиция его благодаря таланту и популярности Высоцкого стала определяющей в фильме, — это факт.
Она стала руководством к действию ко всей правоохранительной системе в целом еще в Советском Союзе. А именно, что вор должен сидеть в тюрьме и не важно, каким способом я туда его посажу. Противоположная точка зрения была у положительного главного героя Володи Шарапова: «Если закон один раз подмять, потом другой раз, потом им начинать дырки в следствии затыкать, как нам с тобой будет угодно, то это уже не закон будет, а кистень».
Талант и популярность Высоцкого именно позицию его главного героя сделали определяющей для сотрудников правоохранительных органов СССР, нанесли большой вред обществу, перевернули с ног на голову мораль. Милиция этим стала руководствоваться и оправдываться.
— Кого из депутатов нынешнего Горсовета можете отметить?
— Никого. [Сергей] Яковлев постоянно какие-то вопросы задает, по крайней мере. А так больше никого. Горсовет вообще перестал играть какую-либо роль. В сравнении с предыдущим созывом он вообще незаметен, абсолютно. Мы хотя бы показали, что действительно депутаты. Работали не только я, но и остальные. Не просто голосовали. Сейчас Горсовет — это просто статисты.
Я считаю, что Челны заслуживают того, чтобы жить здесь наконец стало комфортно и интересно в первую очередь для молодежи.
Мы так и привыкли надеяться на царя, не стали гражданами, к сожалению. Мы можем ждать до той поры, пока у нас появится какой-то действительно талантливый царь, а таких было считанное количество за всю историю России, который вдруг как-то сам наведет порядок и сам будет не воровать и не позволять воровать своему окружению. Либо мы станем гражданами. Но когда это случится и вообще случится ли, доживем ли мы до этого?
Так называемый собственный путь привел нас в экономический тупик. И как это все будет решаться, совершенно непонятно. В той парадигме системы власти, в которой мы сейчас находимся, этот вопрос решить невозможно. Он ведет исключительно в пропасть. И руководителям наплевать на это. Они уедут отсюда. Сядут в самолеты и улетят. А мы-то здесь останемся. Но мы останемся в стране, которая находится в самом низу экономической пирамиды мира.
— Планируете возвращаться в Горсовет, политикой заниматься?
— Политикой мне никто не мешает заниматься в принципе. Потому что интервью — это тоже политика, общественное высказывание своего мнения. И такая возможность у меня есть, коллеги мне в этом не отказывают. Избираться смогу, только если будет либо полное оправдание, либо через восемь лет. В общем и целом из политики я и не уходил. Другое дело, в какой форме это все делать. Одному избираться бессмысленно. Мы убедились, что это стена: сидят 40 единороссов и невзирая на то, что ты выкладываешь факты коррупционных преступлений, будут молчать. Такой народ, такие люди. Именно поэтому они и в Горсовете. Я единственный в свое время избрался безо всяких партийных помочей, сам по себе. Надо идти командой. Посмотрим.
— Команда уже есть?
— Всегда можно набрать, потому что есть люди, которые от всего этого устали. Они заработали и хотят себя проявить. Я думаю, что это будет во многом зависеть от политической ситуации в стране. Насколько власть осознает, что подобного рода посадками она добивается прямо противоположного и никак не способствует развитию страны. Это ведет прямо в пропасть семимильными шагами.
Перед нами пример успешного Запада. Да, у них тоже есть свои проблемы. Но, извините, как они живут — и как мы живем. Нам бы их проблемы. В свое время кто-то сказал, по-моему, Конфуций, что в стране, которой правят хорошо, стыдятся бедности. В стране, которой правят плохо, стыдятся богатства. Эта фраза абсолютно подходит к ситуации, которая в нашей стране сейчас.
— Вы проживаете в Малошильнинском сельском поселении. Сейчас на финальной стадии дело Харитонова. Что по поводу этого дела можете сказать?
— Дело Харитонова очень показательно. Он как член «Единой России» нарушил их собственный партийный устав, по которому любой член этой партии, против которого заведено уголовное дело, должен быть из партии исключен. Точнее — должно быть приостановлено его членство до решения суда. Здесь этого не произошло. Более того, несмотря на то, что прошло следствие, идет суд, он до сих пор остается главой поселения и имеет возможность подчищать хвосты.
Это просто плевок в общество. Настолько им наплевать, что думает народ, и нужно было столько усилий, чтобы очевидные факты из документов увидеть, чтобы завели уголовное дело, довести до суда и суд идет с таким скрипом, и при этом он все равно глава поселения — чем власти руководствуются, оставляя его на этом посту?
Я не знаю, посадят его или нет. В нашей стране возможно все. Его не могут не осудить при таких-то очевидных доказательствах, вопрос — какое наказание назначит судья: реальное или условное.
Мне, как гражданину страны, будет совершенно не понятно, почему даже Харитонова, этого мелкого, по большому счету, жулика, которого в течение года разоблачал депутатский корпус Малошильнинского сельского поселения, пресса, обычные жители, тем не менее у всех нас до сих пор есть сомнения, что его хотя бы просто формально осудят. До такой степени мы не верим в нашу власть? Как при этом можно положительно развиваться?
Читайте также: Суд оправдал главу «челнинской Рублевки» Геннадия Харитонова
Comment section