Андрей Ветрогонский
Ольга Гоголадзе — Казань
«Сын-то мой, а ум — свой» — так художник Владимир Ветрогонский говорил о картинах своего младшего сына Андрея. Разглядывая работы на их совместной выставке в Галерее современного искусства, понимаешь: точнее и не скажешь. Два поколения, два разных мира, объединённые едва уловимым сходством. У отца — чистая графика: литографии, гравюры, уникальные акварели. Всё написано только с натуры, на ходу, собрано со всех уголков мира. У сына — живопись, экспрессионизм, неуёмная яркость в каждом штрихе. Все его картины — только о знакомом, любимом и памятном.
Такой интересной и масштабной выставки в Галерее не было давно. Она одновременно гармоничная и контрастная, грустная и оптимистичная, светлая и щемящая сердце. И, что важно — очень понятная. Не надо быть искусствоведом, чтобы оценить всю прелесть этих живописных полотен и гравюр, сделанных в путешествиях. 
Нам как всегда повезло встретиться с одним из авторов и обо всём его расспросить. В интервью Андрей Ветрогонский рассказал, как тургеневский конфликт отцов и детей превратился в проект «Ещё не время подводить итоги», а также почему не стоит судить о жизни художника по его работам.
— Как под одной крышей могли ужиться два талантливых художника?
— Это были сложные взаимоотношения, сложные перемены. До третьего курса Академии художеств мне нравилось всё, что делал папа. Я учился станковой графике у него в творческой мастерской. Но, начиная с четвёртого курса, я вообще перестал показывать папе свои работы.
— Он вас критиковал? Или вы пришли к ультрасовременной манере письма и боялись, что он не поймёт?
— Нет. Мне показалось, что папа — вообще не художник. Настолько всё, что он делал казалось мне жалким, ужасным, неинтересным, скучным, банальным, заштампованным. Разумеется, сейчас я так не считаю. Но тогда всё, что он привозил из своих поездок, я воспринимал как ерунду. Поэтому не считал нужным показывать свои работы человеку, которого не уважаю, как художника.
— Классический тургеневский конфликт отцов и детей?
— Абсолютно. Сейчас я думаю, что это — юношеский дебилизм. Я причинял боль папе, наверняка ему было очень обидно. Но он мудрый человек, поэтому терпел мои мальчишеские выходки.
— Кого вы в то время считали своим наставником в искусстве?
— Иллариона Голицына. Это очень известный московский художник из поколения шестидесятников. Вообще, московская школа живописи мне ближе, хотя я живу в Петербурге и постоянно рисую этот город. Но умалять роль отца в моём становлении, как художника, нельзя. Одно его присутствие в моём детстве — уже посыл, который даёт тебе установку идти определённым путём. Папа деликатно меня направлял. Мне нравился запах типографской краски в его мастерской. Я с удовольствием вырезал на линолеуме заготовки для гравюры, и потом получался мой собственный штамп. Когда я разбирал отцовские вещи после его смерти, оказалось, что он сохранил мои ужасные детские работы. Это было невероятно трогательно…
— Ваш отец подмечал мельчайшие детали. В его работах очень точно пойманы выражения лица, жесты, взгляды. У вас нет конкретики, только общее состояние, настроение дня. Вы словно нарочно хотели уйти в своей манере как можно дальше от него.
— Я не ставил себе задачи подражать отцу или, напротив, делать всё совсем по-другому. Естественно, я не хотел быть жалким повторением его таланта, но и рисовать нечто кардинально противоположное не было моей самоцелью. На самом деле, это произошло не сразу. Я учился в станковой мастерской графического факультета. Но через некоторое время после его окончания начал заниматься живописью. Мне всегда нравилась краска. И лет через 7-8 я нашёл темперу и стал ей писать. Сейчас я рисую и маслом, и эмалью, и пастелью, и литографским карандашом — чем угодно. 
— Некоторые ваши работы похожи на граффити. Вас вдохновляет стрит-арт?
— Нет, но я иногда использую баллончики, чтобы создавать свои картины.
— У вас очень яркие, сочные картины. Это отражение внутреннего мира или попытка преобразить внешний?
— На самом деле, если вы посмотрите по датам, до 2006 года мои работы выглядят совсем иначе. Они сдержанные, спокойные. Я тогда использовал только чёрную краску, охру и коричневую. Мне казалось, что этого достаточно. А в начале 2007 года у меня была большая выставка в Манеже, к которой я готовился много лет. И после неё у меня внутри произошли серьёзные перемены. Жизнь стала напряжённой, жёсткой, зато полотна стали яркими и красочными. Многие коллеги, глядя на них, думают, что у меня всё замечательно. Пусть и дальше так думают.
— Здесь есть ваше самое любимое полотно?
— Пожалуй, вот это. Я выставлял эту картину на «Выставке одной работы» в Манеже. Как понятно из названия, смысл был в том, что художники показывали какую-то одну работу из написанных за прошедший год. Все принесли огромные полотна, ведь хотелось привлечь внимание именно к себе. Моя картина чуть не затерялась тогда, мне казалось, что в ней не хватало цельности. Но здесь, в Казани, она смотрится совсем иначе, очень гармонично.
— Она самая абстрактная из всех, что вы привезли.
— Нет, ничуть! Вот мечеть, вот моя любимая вышка. Это мой путь домой из центра на Петроградскую. Она так и называется: «Иду через Троицкий мост».
— Вы часто пишете Петербург. Приходится иногда выезжать за вдохновением? Или вам хватает любимого города?
— Хватает! А потом, что значит: выезжать за вдохновением? Я всегда пишу только то, что очень хорошо знаю. Не могу рисовать сразу, я должен привыкнуть к этому месту. И потом, возможно, что-то напишу. Поэтому все пейзажи на выставке — родные и любимые.
— Ваш отец, напротив, всегда делал зарисовки на ходу, в дороге.
— Да! Папа любил путешествовать на пароходах, у него даже был паспорт моряка. Это и Череповец, и Волго-Балтийский водный путь, и Болгария, и Италия. В 1975 году он целый месяц был в Бангладеш. Он привёз оттуда тяжеленную папку потрясающих работ. Очень свежие, новые. На некоторых работах даже сохранились надписи на бенгальском языке — в память о выставках, которые проводились там по итогам поездки. Где бы он ни находился, он всё рисовал с натуры. А потом подкрашивал их в гостинице вечером. Или рано утром, он вставал с рассветом. Вот здесь, видите: папа начал рисовать быка, но понял, что композиционно он расположен не очень хорошо. Но жировой карандаш до конца стереть нельзя, поэтому он просто энергично залил это пятно краской. 
Есть вообще уникальные рисунки акварелью, без намёка на карандаш. Представляете, какая крепкая рука? Отец рисовал всегда и везде. Даже когда мы отдыхали на пляже в Дагомысе, он не валялся на солнышке, а делал наброски.
— Интересно, что любовь к путешествиям словно поселилась в его картинах. Ведь эта выставка тоже не сидит на месте?
— Да. Экспозиция из 125 произведений сформировалась в начале 2013 года, и тех пор она побывала Вятском художественном музее, в Йошкар-Оле, Зеленодольске, Новочебоксарске, и теперь на какое-то время поселилась в Казани. Можно сказать, что мы с папой настоящие передвижники.
Посмотреть картины можно будет до 28 февраля 2016 года.
Адрес: улица Карла Маркса, 57
Зимний режим работы Галереи современного искусства:
Вторник, среда, пятница, суббота и воскресенье: с 10.00 до 17.00, касса (вход) с 10.00 до 16.30;
Четверг: с 10.00 до 18.00, касса (вход) с 10.00 до 17.30.
Понедельник: выходной.
Последний вторник месяца – санитарный день
Телефоны для справок: 8 (843) 238 43 27; 8 (843) 236 69 31
|
Владимир Александрович Ветрогонский (1923-2002) — действительный член Российской Академии художеств, Народный художник РСФСР, педагог, воспитанник Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина, ученик выдающихся художников-графиков А.Ф. Пахомова, К.И. Рудакова, В.М. Конашевича. У В.А. Ветрогонского творчество было тесно связано с преподавательской деятельностью в Институте имени И.Е. Репина – многие годы он был руководителем мастерской графики. Художник принадлежал к поколению художников-реалистов, творческий расцвет которых пришелся на вторую половину ХХ века. После окончания института Ветрогонский почти два десятилетия работал над темой послевоенного возрождения страны. Андрей Ветрогонский — младший из трех сыновей Владимира Ветрогонского. Он рано начал рисовать, учился в средней художественной школе им. Б.В. Иогансона, а затем в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина. В 1981 году он окончил графический факультет. Искусство Андрея Ветрогонского соотносится не с социальными масштабными проблемами, а с жизнью каждого человека. Он видит красоту в богатстве обыденного мира, где ценно все: и движения души человека и состояние природы, и ритм движения города |
