оплатил суточные.
Казанский танцовщик и хореограф, артист ТЮЗа им. Кариева Нурбек Батулла стал лауреатом главной театральной премии России — «Золотая маска». Батулла был удостоен награды в номинации «Балет — современный танец/мужская роль» за работу в постановке «Алиф» («Зов начала»). Режиссером спектакля выступил Туфан Имамутдинов, композитором — Эльмир Низамов, хореографом — Марсель Нуриев. Отметим, что «Алиф» номинировали на «Золотую маску» еще в двух номинациях — «Спектакль» и «Работа балетмейстера/ хореографа». Сам пластический спектакль рассказывает о переходе татарского с арабской вязи сначала на латиницу, а потом на кириллицу, в результате чего алфавит утратил несколько букв.
Журналист редакции KazanFirst расспросил обладателя «Золотой маски» о татарской культуре, развитии танца и жизни в «девяностых».
— Когда постановку «Алиф» впервые увидели зрители?
— Первый показ был не на широкую аудиторию — это было в июне прошлого года на сцене русского ТЮЗа. А первый открытый показ на широкую аудиторию прошел 20 сентября на Малой сцене камаловского театра.
— Какие сложности возникли при подготовке проекта? Была ли поддержка со стороны республики?
— Вплоть до того, как нас пригласили на «Золотую маску», никакой поддержки не было. Но напрямую мы и не обращались, никто письма в Министерство культуры [республики] не писал, хотя я могу ошибаться и, быть может, кто-то из нас писал, потому что у нас есть руководитель Фонда культурной инициативы («Творческая среда». — Ред.). Может, они, конечно, писали, но мы особой поддержки от государства не ощущали. Единственное, когда нас позвали на «Золотую маску», там так принято, что «Маска» оплачивает проживание, а вот дорогу нам все-таки согласилось оплатить Министерство культуры. И то так называемые суточные ведомство на себя не могло взять почему-то и в качестве исключения, вообще-то так «Золотая маска» никогда не делала, суточные нам оплатили организаторы премии, что является беспрецедентным случаем.
— В постановке «Алиф» была какая-то политическая подоплека?
— Политической в чистом виде ее трудно назвать. Потому что мы все-таки касаемся того, что было в начале прошлого века с историей татар, хотя все взаимосвязано. Мы хотели подняться выше проблемы, когда мы ушли от арабской графики и сотни тысяч книг остались в том шрифте, который сейчас нам недоступен. Это как кодировка не работает.
Мне знающие люди говорили, что это касается как литературы, так и научных трудов. Оказывается, было много научных трудов, например, по ветеринарии, биологии. Человек из этой сферы рассказывал об этом. И сейчас многими трудами невозможно воспользоваться либо можно, но это будет стоить больших усилий и времени, чтобы перевести с татарского на татарский, по сути. Мы лишены нашей собственной терминологии, поэтому приходится пользоваться европейскими трудами. Ничего плохого в этом нет, но это (сохранение. — Ред.) обогатило бы науку и наше самосознание.
— История вашего спектакля не перекликается с ситуацией с татарским языком в наши дни?
— Конечно, перекликается. Понимаете, большой труд — быть самодостаточным, чтобы у человека не было комплексов по поводу своего народа. Нормальное отношение к твоему народу идет от того, когда ты испытываешь гордость, не путать с гордыней, за своих ученых, деятелей культуры, за кино.
Пытаемся вспоминать, но пока на поверхностном уровне. Мы нормальные ребята, ни в коем случае не говорим, что татарский народ лучше какого-то другого. Мы хотим сказать, что татарский народ такой же крутой. Такой взаимный интерес нужно возродить, тогда бы решились многие проблемы.
— Татарской культуре для развития не хватает современного взгляда на саму себя или дело в другом?
— И этого тоже. Современного театра и современного танца не хватает всей России. В этом смысле Татарстан не какое-то особое исключение. Как раз об этом была встреча с хореографами из разных регионов страны в день вручения «Золотой маски». Ситуация везде примерно одинаковая, все в один голос говорят, что нет поддержки от государственных и муниципальных учреждений. И получается, что у нас такие небольшие волны в стране: два-три года появляется надежда на рост современного танца в тех или иных городах, но эти волны быстро гаснут, потому что не находят поддержки и не становятся систематическими. Так говорил модератор встречи, и я с ним согласен.
Условно говоря, появляется молодая банда, они на энтузиазме что-то делают, как мы сейчас на этом этапе. Один раз ты что-то сделал на этом этапе, два, три, но жить на что-то надо. И потом эти ребята, которые вроде бы неплохо начинали, выхолаживаются на других работах и волна уходит. С одной стороны, грешно просто так сидеть и ждать поддержки, но годы-то идут. Приходит новое поколение, а опять все так же. Ничто не становится традицией. Хотя то, что мы называем современным искусством, на Западе считается не очень современным. Порочный круг.
— Какой город сейчас можно назвать танцевальной столицей России?
— Это Екатеринбург. В Воронеже есть интересный опыт. Как раз летели с «Золотой маски», в самолете был журнал, а в нем интервью одной девушки-хореографа. Она рассказала, что в Воронеже при драматическом театре набрали небольшую труппу современного танца. В ней десять человек, это прекрасно и мобильно. Они получают стабильную зарплату. И я подумал, что это классная идея, ведь в Казани достаточно много драматических театров. При каком-то из них можно было бы попробовать собрать что-то подобное, тогда это имеет шанс стать системой и не угаснуть за два-три года.
— Период вашего взросления пришелся на 90-е и начало нулевых — время разгула криминала. Как вам удалось преодолеть влияние «казанского феномена» и связать свою жизнь с ремеслом, в понимании некоторых людей не совсем мужским?
— Мы уже все-таки на исходе 90-х начинали учиться. Это первое, что спасло. Второе — мы переезжали два раза. До семи лет я с родителями жил на Зорге, где криминальные субкультуры были сильно представлены, но я тогда был совсем маленьким. Потом мы переехали на Квартал (Ново-Савиновский район Казани. — Ред.), но у меня не было времени общаться с этим контингентом, поэтому все это меня благополучно миновало. Хотя в училище бывали случаи, которые не имели подоплеки: «Эй, вы, балетные»! Это было стандартно.
Это их никак не задевало, что ли. Мы испытывали то же, что и другие подростки, ни больше ни меньше. Были случаи, когда кто-то купит первый мобильный телефон, а его уже кто-то поджидает у хореографического училища. Другое дело, любой неформал ощущал это давление — серьга в ухе или широкие штаны могли стать причиной конфликта. В этом смысле все как у всех.
— Как публика в зале отреагировала на победу в «Золотой маске» режиссера Кирилла Серебренникова, обвиненного силовиками в мошенничестве и находящегося под домашним арестом? Как вы сами относитесь к обвинениям в адрес Серебренникова?
— В зале все относились как адекватные люди, которые понимают, что это не нормально, когда творческий человек, художник лишен свободы в прямом смысле слова. Все его поддерживали, многие в своей речи говорили об этом. Собственно, с этого и началась церемония. Директор церемонии Мария Ревякина выступила со словами поддержки Серебренникова.
— Какое будущее у танцев в России? Заинтересовано ли государство в развитии современной культуры и танцев в настоящее время?
— Я не уверен, что культура в приоритете. Судя по статьям критиков, театроведов, создается впечатление, что это не очень нужно государству. И судя по тому, что происходит с Кириллом Серебренниковым, тоже. Такое впечатление, что это и народу не надо. Тут такой вопрос, ведь все это до поры до времени. Потихоньку подрастает другое поколение. Например, в театре Камала была замечательная премьера по произведению Гаяза Исхаки «Тормышмы бу?» («И это жизнь?». — Ред.) — постановка молодого режиссера Заббарова. И это просто прекрасно. Уже визуальный ряд клишированный деревенский, хоть сама история не про деревню. Потихоньку это войдет в нашу жизнь. Такое искусство живее и будет иметь больше зрителей через 5-10 лет. Да и сейчас режиссер Айдар Заббаров доказал, что можно поставить и для народа, и в то же время красиво, современно. Никто из зала не ушел, а, я видел, там были зрители и за пятьдесят, и за сорок, которые привыкли к другому театру. Все живо реагировали, и это было вдвойне радостно.
Comment section