Татарстане, рассказывают о своей жизни.
Во многих европейских странах в школах существует такой предмет, как «половое воспитание». Дети познают мир — и лучше, когда они делают это под присмотром специалистов (по крайней мере, безболезненнее для психики). В России подобная дисциплина не утверждена на госуровне, и это одна из причин такого количества неадекватной гомофобии и отсутствия толерантности в нашем обществе. Тут, конечно, виноваты ещё и отголоски советского воспитания: «все, что не как у всех, обязательно плохо». Поэтому многие просто не знают, как воспринимать (принимать) людей, непохожих на них, как проникнуться к их проблеме, которая так далека и непонятна.
Виктор графический дизайнер, а Эрика — стилист по волосам и преподаватель в этой сфере. Ещё год назад Виктор был девушкой, а Эрика — мужчиной. Ну, номинально. Оба они утверждают, что не чувствовали себя комфортно в том теле, в котором родились.
— Объясните, пожалуйста, кого можно назвать трансгендером? Это человек, который полностью сменил пол?
Виктор: Трансгендеры — это люди, которые имеют несовпадение со своим внешним обликом. Психологически они ощущают себя человеком другого пола. Я, например, с самого детства ощущал себя мужчиной и вот сейчас реализовался внешне. У трансгендера расходится понимание внутреннего мира и внешней оболочки.
— А вот ты говоришь про детство — в каком возрасте это произошло?
Виктор: Вот вы, когда представляли нас, то сказали: «Виктор был девушкой», но нет, такого не было. На протяжении всей жизни я четко осознавал, что что-то не так. Это ощущение со мной было всегда — со времени осознанности.
— А где ты рос? Это был крупный город?
Виктор: Я рос в крупном городе и испытывал это ощущение с трёх лет.
— А у тебя, Эрика?
Эрика: Многие из наших знакомых трансгендеров говорят такую фразу: «Мы по-настоящему не меняли пол». Я всегда чувствовала себя женщиной, просто мое тело обладало другими свойствами и пришлось кое-что поправить.
— Ты же только в возрасте 30 лет сменила пол?
Эрика: Нельзя говорить, что я сменила пол.
— Вернемся к вопросу операции. Ты приняла решение измениться внешне в 30 лет?
Эрика: Нет, в три года.
— А как ты могла знать в этом возрасте (в 1989 году. — Ред.) о таких возможностях?
Эрика: Ну, конечно, до 15 лет, пока не прочитала в интернете, я об этом не знала. Но о том, что я вообще хочу быть девочкой и что это в теории возможно (есть же косметика, женская одежда), я приняла решение в три года.
— А ты, Виктор, когда осознанно пришел к смене пола с помощью гормонов?
Виктор: В этом же возрасте — в 15. Я уже понимал, какая у меня задача, что я хочу из себя представлять и какими инструментами для этого буду пользоваться.
— Как в принципе в России сменить пол?
Эрика: У нас есть правило: когда мы говорим о смене пола, мы говорим о деталях, которые видно внешне. О вещах, которые нам самим не интересны, мы не говорим. Категория смены пола предполагает множество деталей, но не всегда нужно принимать гормоны.
— Но пол же нельзя сменить до того, как ты получишь заключение психотерапевта?
Эрика: По сути, физически пол нельзя сменить вообще, ведь он записан в ДНК. Это никогда не изменится, и мы просто делаем наши тела похожими на то, что мы хотим.
— Если говорить о правовом аспекте вопроса: что нужно сделать, чтобы сменить пол?
Эрика: В правовом поле Российской Федерации все права трансгендеров защищены. После того как люди проходят специальную психиатрическую экспертизу, которая заключается в тысяче вопросов с тремя специалистами, дается справка лицензированного заведения. Во всех государственных органах уже много лет есть отлаженный алгоритм — в ЗАГСе, например, есть терминал с кнопкой «заменить паспорт по причине смены пола». Ты ее нажимаешь, и меняется твое свидетельство о рождении, паспорт — все готово.
— Я правильно понимаю, ты, Виктор, не делал пластических операций на лице, а ты, Эрика, делала?
Виктор: Да, так.
— Идиотский вопрос, но это дорого — сменить пол?
Виктор: Дороговато будет.
Эрика: Мы очень часто с Витей говорим, что помимо того, что у нас те же самые проблемы и расходы, что и у других (коммунальные услуги, покупка продуктов), нам еще почему-то приходится и пол менять, да еще почему-то это платно. Нам кажется, что расходы по смене пола должно взять на себя министерство здравоохранения. Те же пластические хирурги получают пиар за счет нас — надеюсь, скоро будут какие-то скидки или нам станут оплачивать рекламу.
— А если в денежном эквиваленте: сколько ты потратила на лицо, на грудь?
Эрика: Вот так уже можно спрашивать. Грудь ведь может сделать человек, который не меняет пол.
— Да, это ведь даже женщин интересует.
Эрика: Не «даже», а только женщин, — недовольно поправила меня собеседница. — Я тоже женщина, так называется это существо (показывает на себя).
— Извини, я имела в виду биологических женщин. Не хотела обидеть.
Эрика: Это называется «цисгендерные» женщины.
— Возможно, я не сильна в терминологии.
Эрика: Возможно, готовиться нужно к интервью. Но ничего страшного. Я просто уточнила, что я тоже женщина. Итак, пластические операции, феминизация лица стоили около миллиона рублей. Грудь трансгендеры могут и не делать — во-первых, она может сама вырасти на гормонах. Во-вторых, с красивой маленькой грудью тоже можно жить — и у меня она была, как, например, у Ольги Бузовой. В определенных нарядах это выглядит красиво и молодит. Но мне захотелось сделать грудь, я делала её в Казани. Вышло очень недорого — 170 000 рублей.
— А гормоны вы, получается, должны пить до конца жизни?
Виктор: Да.
— Они дорогие?
Эрика: 30-50 тысяч рублей в год. На разных этапах по-разному. Сейчас уже появились новые поколения препаратов, которые внедряются под железу и какое-то время (иногда несколько лет) высвобождают гормональное вещество. Некоторые инъекции мужских гормонов работают до четырёх месяцев.
— Но ведь считается, что эти гормоны сильно сокращают жизнь.
Вместе: Это не так.
Эрика: Даже наоборот: есть такая теория, что трансгендеры из-за того, что постоянно мониторят свой гормональный фон и другие аспекты здоровья, живут дольше.
— Я слышала, что в том же Таиланде исследования показали, что трансгендеры живут меньше.
Эрика: Я о таком не слышала. Хотя какое-то время жила в Таиланде. И там, кстати, трансгендеры работают не только проститутками или в травести-шоу, но и на обычных работах — в магазине, в банке. Их там никто не критикует.
— Да, но мы России. В нашем традиционном, «совковом» обществе вы сталкиваетесь с агрессией?
Виктор: Такого еще не было. Сейчас эта тема набрала популярность, нас узнают — это видно по реакции людей, однако такого, чтобы на нас бежали с палками и вилами, нет. Наоборот, у людей просыпается интерес.
— То есть ни с каким негативом, кроме комментариев в интернете, вы не сталкивались?
Эрика: Почему-то негатив появляется тогда, когда нам нужно писать какое-то интервью или давать кому-то комментарий. Мы сегодня выдвинули такую теорию: скорее всего, это делают СМИ, чтобы нас спровоцировать — очень уж похоже на постановку. Вживую ничего такого нет — у нас очень много друзей в разных структурах и разных слоях общества. Не нужно быть трансгендером для того, чтобы тебя убили на улице, — неадекватные люди есть, и любой человек может оказаться в опасности. Но в основном люди ведут себя нормально.
— Если говорить о традиционном складе нашего общества: ваши родители — это еще более старшее поколение. Они как отреагировали?
Эрика: Ну какие традиции? Где? В сувенирном магазине? Ты же сейчас не в кокошнике сидишь и не в тюбетейке.
— Но даже я, человек с парой татуировок, умудряюсь слышать в свой адрес ханжеские замечания. Что уж о вас говорить.
Эрика: Мои родители воспитывались в советское время, когда людям было запрещено быть религиозными, — такое было правило. Мои родители были депутатами, они были одними из тех, кто своим родителям доказывал, что Бога нет. Я не люблю на эту тему рассуждать, но факт остается фактом — любая религиозная деятельность запрещалась и был только один Бог — Сталин, потом Хрущев и так далее. Соответственно, ни о каких традициях я не в курсе. Мой папа — татарин, говорит на русском языке, единственная традиция, которую я в жизни видела — это покраска яиц на Пасху. Казань в этом году признана самым комфортным городом для жизни в России. Даже BBC снимал фильм про Казань как про город, в котором дружно живут все религиозные конфессии. Так что я не понимаю, о каких традициях идет речь.
— Хорошо, назовем это осуждением всего нового. Общество, как правило, отрицает то, что в новинку — мы боимся темноты, потому что не знаем, что в ней.
Эрика: Да, в этом вы правы. Но общество развивается и стремится к тому, чтобы с уважением друг к другу относиться, — это и есть развитие человека как личности. Есть такие направления, как борьба с эйджизмом (дискриминация по возрасту), реверсивным эйджизмом (социальная, экономическая дискриминация).
— А что касается осуждения со стороны людей, которые вас растили? Как родители отреагировали?
Эрика: Наши родители знают нас с первого дня — мы не менялись, мы всегда чувствовали себя не в том теле.
— Но они могли не задумываться об этом и не воспринимать это всерьез.
Виктор: Однако отреагировали они вполне адекватно.
Эрика: У нас хорошие отношения с родителями. Для того, чтобы поссориться с родителями, не нужна конкретная причина — какая бы хорошая мать ни была, ребенку найдется, что рассказать психологу.
— Почему тогда твоих родителей не было на свадьбе?
Эрика: Просто так сложилось: маме сделали операцию. Мы готовились, собирались, обсуждали, какие купим цветы.
— То есть это связано только со стечением обстоятельств?
Эрика: Да (перекрещивается).
— Ты веришь в Бога?
Эрика: Мы оба крещеные христиане. И в какой-то степени верим в Бога, но четких религиозных убеждений нет.
— То есть в Бога верите, но не принадлежите к какой-либо религии. Вас можно назвать агностиками?
Эрика: Кстати, да, можно так назвать. Но по духу ближе католическое христианство.
— А где вы вообще познакомились? У вас так много общего.
Виктор: Мы познакомились у общих знакомых в Питере. Я тогда как раз поехал получать справку. Там была большая компания и все, кстати, были трансгендерами. Эрика приехала просто погостить, мы познакомились, начали общаться. Я начал ухаживать.
— Это же относительно недавно произошло?
Эрика: Это произошло так же относительно давно, как относительно недавно.
— Насколько я знаю, это было четыре месяца назад. И вы так быстро поженились?
Эрика: Мы, наверное, просто не думали о том, что четыре месяца — это быстро. Я взяла Витю на мушку и сказала, что если он не женится на мне, пеняет пусть на себя. Все ради шоу.
Виктор: Да, хайпануть же надо (оба смеются).
— В своем видео на Ютуб-канале ты говорила, что вы не относите себя к ЛГБТ-сообществу, потому что к нему относятся люди нетрадиционной сексуальной ориентации. Вы же себя относите к «натуралам».
Эрика: Нет. Мы относим себя к ЛГБТ-сообществу. Просто это необычно, что в ЛГБТ входят и люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, и трансгендеры с традиционной. Вообще, я не люблю слово «традиционная» в контексте ориентации, потому что это тоже оценочное суждение. Лучше использовать приставки «гомо-» и «гетеро-». Мы видим плюс в том, что являемся частью ЛГБТ-комьюнити, потому что так нас больше и так легче защищать наши права.
— Вы же оба не делали нижнюю операцию?
Эрика: Эти вопросы нас оскорбляют, мы на эту тему не разговариваем.
— Тогда мы подошли к следующему моему вопросу: многие люди просто не знают, как вести себя с трансгендерами — о чем с ними можно говорить, о чем нельзя. Например, у своей подруги я могу спросить что-то интимное.
Эрика: Ну, это же подруга. Если бы ты была моей подругой, я бы тоже много чего тебе рассказала. Но ведь у незнакомой женщины ты не спросишь, что происходит с ее вагиной?
— Могу спросить и у незнакомой. В этом смысле я не обременена моралью.
Эрика: Я тоже. Но на публике я беру на себя ответственность как глас комьюнити. Мы ответственны за других людей и можем дискредитировать наше сообщество, а можем, наоборот, вызвать уважение. А так, если камер не будет, мы тебе все покажем и даже дадим потрогать.
— Что вас точно обидит?
Виктор: Себя с нами нужно вести как с обычными людьми. Вы видите перед собой мужчину — так общайтесь со мной как с мужчиной. Не надо говорить мне местоимение «оно» или «она» (в случае, если вы знаете меня до смены пола). Мои друзья перестроились быстро. Возможно, это связано с тем, что мое поведение не изменилось.
Эрика: Это еще связано с воспитанностью человека. Я не верю, что кому-то сложно перестроиться.
— Запомнить-то легко, но психологически принять факт смены пола — не очень.
Эрика: Тебе потребуется на это две-три недели. Если этого времени не хватило и ты продолжаешь «путать», значит, ты над человеком прикалываешься. Есть еще такое понятие, как «пассивная агрессия», и я уверена, что все, кто обижает трансгендеров, делают это специально.
— А как распределены социальные роли в вашей паре?
Виктор: У нас нет такого, что раз Эрика женщина, то она только стирает и готовит, а я вкручиваю полки и смотрю телевизор. Мы друг другу помогаем в быту.
Эрика: Витя не разрешает мне поднимать что-то тяжелое. И вс, что связано с техникой, — я этого не умею, а ему интересно. Он вообще все в доме может починить.
— Где вы сейчас живете?
Виктор: Сейчас живем на три города, но вообще мы люди мира — собираемся жить на несколько стран.
— А где комфортнее жить, будучи представителем ЛГБТ-комьюнити?
Эрика: Честно говоря, лично мне комфортно жить в Казани. Если рассуждать теоретически, то я мечтаю о Нидерландах, Скандинавии. Но лучшие дни нашей жизни прошли в Казани, здесь очень красиво, спокойно и уютно.
— В обозримом будущем вы планируете завести детей. Каким образом?
Эрика: Мы про это не говорим. Мы хотим, чтобы это в будущем стало для нас дополнительным инфоповодом, предметом для обсуждений в прессе.
— То есть дело не в том, что это «личное»? Все по расчету?
Эрика: Конечно. Нам деньги нужны. И Ребенку тоже нужны будут.
— Когда редакция KazanFirst к вам обратилась, чтобы получить разрешение на публикацию информации о вашей свадьбе, вы быстро и легко согласились — мы даже не ожидали.
Эрика: Это все даже планировалось и годами мной обдумывалось.
— То есть вы получили «выхлоп» от резонансности этой истории? Дивиденды ощутимые?
Эрика: Я создавала свой Ютуб-канал только ради популярности. Сейчас вот включила там монетизацию. Думала, она сама собой достигнется к Новому году, но из-за свадьбы это произошло за один день. Просмотров, конечно, пока не миллионы. Но у меня уже был кросспостинг, что положительно отразилось на нашем финансовом состоянии.
— Ты позиционируешь себя как человека, который борется со стереотипизацией общества. Но при этом стремишься приблизиться к конвенциональной красоте, к общепринятым стандартам — делаешь грудь, губы, феминизацию лица (Эрика сточила челюсть. — Ред.). Почему?
Эрика: Я действительно против конвенциальной красоты и выступаю за альтернативную внешность, за бодипозитив. Но мне не нравились пропорции моего лица и расстояние между губами и носом. Возможно, общество оказало влияние на мое подсознание и на мне это сказалось — я не знаю. Но сама я никому ничего не навязываю, и если что-то попытаются навязать мне, то я не пойду на поводу. Кроме груди и лица я в принципе ничего не делала – талия у меня своя, если бы ее не было, ребра бы я не удаляла.
— Как тебе с грудью?
Эрика: Если бы мне рассказали, как это больно, я бы не согласилась на операцию. Из-за того, что я высокая, я сразу попросила большой размер. Он давил так, как будто я под машину попала, это было очень тяжело.
— А ты бы хотел что-то в себе изменить путем хирургического вмешательства?
Виктор: Я для себя все решил, но не буду это озвучивать.
— Кто из вас в доме хозяин?
Виктор: Мы на равных. Никто никого не «придавливал».
Эрика: Витя достаточно волевой человек и много знает, что удивительно, учитывая его возраст. Я иногда веду себя неправильно, а он мне подсказывает, как лучше поступить, учит меня доброте, как вести себя в той или иной ситуации. Когда я услышала формулировку «Кто в доме хозяин?», мне первым на ум пришел Витя.
Comment section