«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

«Когда мы читаем про себя
Главный рассказчик страны о перегибах системы, харассменте и писателях.

В Казань Цыпкин приехал, чтобы представить читателям свою новую работ. Журналист KazanFirst встретился с писателем, и вот что из этого вышло.

— Саша, ваша прошлая книга появилась внезапно: вы писали рассказы на «Фейсбуке», а издательство предложило вам все это напечатать. На этот раз вы точно знали, что ваши рассказы выйдут сборником?

— Успех первой книги не оставил выбора. Было ясно, что нужно выпускать вторую, на роман меня не хватит, а вот рассказы мне нужно писать почти ежедневно, так как очень много выступлений в рамках чтений и нужно все время обновлять программу. Все-таки для концертов за два года — это много. Ну суть осталась та же: я собираю лучшие рассказы за год и издаю их в сборнике. Радует, что и «Дом до свиданий» стал бестселлером.  

«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

— Вы неоднократно говорили, что книга такая компактная, чтобы помещаться в женскую сумочку.

— Или чтобы можно было уравновесить шатающуюся кровать. На самом деле, как это ни странно, размер в данном случае имеет значение. Ее удобно брать в отпуск. Я же беспринцЫпный маркетолог. Надо же оправдывать ненависть ряда экспертов. 

— Успех Цыпкина связывают с привлечением актеров и возрождением нового старого забытого жанра чтений.

— Отрицать это смешно, но, наверное, говорить, что только в этом причина, тоже будет неправильно. Потому что все эти актеры не стали бы брать плохие тексты. Нисколько не претендую на особую роль в литературе. Но, тем не менее, благодаря тому, что тексты получились, они кому-то понравились и такие актеры, как Хабенский, Дапкунайте или Козловский их взяли, потому что что-то созвучное для себя в них нашли.

Второй момент: чтения, безусловно, как вы правильно сказали, новый старый забытый вид, я бы сказал, интеллектуального развлечения. Это сыграло определенную роль — люди стали приходить, слышать рассказы, а потом покупать книгу и читать ее. Плюс моя активная вовлеченность во все, что связано с продвижением книги, определенное имя в социальных сетях — все имело значение. 

— У нас очень любят вешать клише. Вас сразу же сравнили с Довлатовым, потом с Бегбедером. Вам это льстит или совсем не волнует?

— Честно говоря, количество писателей, с которыми меня сравнивают, превышает количество моих рассказов. Зощенко, Бабель — это не потому, что я на них похож, а потому, что надо, чтобы на что-то было похоже, — вот это важный момент. В России не так много лирическо-сатирических авторов, поэтому достаточно легко выбрать того, с кем сравнить. Если человек пытается сделать рассказ веселым, то это точно Довлатов, Зощенко, Бабель и так далее. Лично я хотел бы когда-нибудь достичь уровня Григория Горина, но это Эверест. 

«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

— У Бегбедера была знаменитая история с размышлениями про то, сколько живет любовь. Вы перед собой в рассказах ставите какую-то задачу?

— Какой-то особой задачи нет, но вопросы, которые я пытаюсь осветить, и темы, на которые пишу, касаются каждого из нас. Если кому-то станет от этого веселее — хорошо, если он задумается о правде и лжи после драмы «Дом до свиданий» — это тоже хорошо. Но какой-то сверхзадачи у меня нет. Когда пишут из реанимаций «спасибо, вы нас своими веселыми рассказами к жизни возвращаете», я понимаю, что уже все не зря. 

— Вы всегда открещиваетесь от именования вас писателем. Писатель в России — персона сакральная, вы не хотите какой-то ответственности?

— Во-первых, мне кажется, писатель — слово или позиция сакральная не только в России. Где бы человек ни называл себя писателем, он сразу претендует на некую исповедальность, с другой стороны — на некое нравоучение. У меня, к счастью, ни того ни другого нет, так мне кажется, по крайней мере. А во-вторых, жизнь в России, сколько здесь присутствуют писатели в прямом смысле этого слова — 200-250 лет, такая тяжелая, непростая. И люди пытаются найти ответ, почему же она такая. И вот каким-то образом писатели, в ряде случаев, пытаются дать ответ: почему в России все так непросто, надо ли здесь жить, а если надо, то зачем? Можно ли что-то поправить, а кто виноват все-таки, а что делать? Рано или поздно писатель приходит к этому. Я пока избегаю напрямую затрагивать такие острые темы, только если косвенно. Когда начну играть в Достоевского, меня тут же нужно будет поместить в психиатрическую лечебницу. Поэтому предпочитаю стоять поодаль от слова «писатель». Я скорее рассказчик или автор сценариев, не кинематографических, а сценариев того, что происходит на сцене в рамках «БеспринцЫпных чтений». Потому что пока самое интересное, что мы сделали, — это «БеспринцЫпные чтения». Для чтения со сцены мои рассказы действительно хорошо подходят, а уже побочный эффект — то, что они читаются дома.

— В интервью Сергею Минаеву вы упомянули, что ваша глобальная цель — это не написать большой роман, а спродюсировать некий музыкальный проект, для чего вы делаете себе имя в литературе. Можете что-то рассказать об этом?

— У меня есть идея давно уже, я просто не хочу ее раскрывать. Она связана с совмещением музыки, танца и с продюсированием этого шоу. Идея есть давно, когда-нибудь я ее реализую.

— Это будет связано с вашими музыкальными вкусами?

— Безусловно, это будет та музыка, которая мне нравится. А вот как это все будет выглядеть, я пока не знаю.

— Вы придумали себе и формат нахождения в соцсетях, я про историю «Диалоги с котиком» в           «Инстаграме», где вы позиционируете свою личную жизнь, но иронично, что называется, сохраняя лицо. И здесь в первую очередь сработал пиарщик Цыпкин?

— Когда оба человека публичные, они должны осознавать, что делают в социальных сетях, — слишком много людей с ними связано. Хотим мы этого или нет, к нам приковано определенное внимание, не всегда позитивное, в большей степени негативное. Мы как-то решили, чтобы за нас не создавали наш собственный контент, будем сами про себя писать, поэтому создали абсолютно сатирический, понятно, что не совсем настоящий с точки зрения содержания. Потому что сказать, что мы так по-настоящему разговариваем, будет не совсем верно — в каждом диалоге мы выбираем чуть-чуть гротескную роль. Мы удивлены, что это пользуется такой популярностью, набрали несколько десятков тысяч подписчиков за короткий промежуток времени. Но мы точно решили проблему внимания к нам желтой прессы, все переведя туда. По нам сложно проехаться, ведь мы и так сами над собой шутим внутри этих диалогов. С другой стороны, мы часто затрагиваем темы, которые всем понятны. Нам часто говорят: это про нас, а это про нас. Мы смеемся над типологическими ситуациями в отношениях, как будет дальше, я не знаю.

— Популярность рассказов Цыпкина основывается в первую очередь на том, что читатели в них видят себя?

— Популярность любой литературы в том, когда человек видит, что это про него либо про ситуацию, в которую он мог попасть, и делает выбор за героя. Когда мы читаем про себя, нам кажется, что это интересно. 

— В вашей первой книге есть такое высказывание: «Влюбленность: человек ушел, месяц ты лезешь на стену, потом отпускает. Любовь: первый месяц тебя вроде отпускает, а потом лезешь на потолок». С момента написания этих строк ваше мнение не поменялось?

— Я считаю, что так и есть. Когда ты влюблен в человека, тебе очень сложно в первые дни, месяцы после расставания с ним, а потом постепенно тебя отпускает и человек уходит в категорию бывших, с которыми у тебя хорошие отношения. Рано или поздно все в такую категорию могут уйти. Я не верю, что человек может мучиться всю жизнь. Но, тем не менее, когда ты человека по-настоящему любишь, ты, возможно, не осознаешь это, а когда его долго нет и ты понимаешь, что все закончилось, в этот момент тебя может сильно накрыть. Может пройти год между тем, как ты с ним расстался и как тебя накрыло, а может и более короткий промежуток. Я со своей цитатой согласен.

«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

— Что посоветуете, если накрыло? У вас была еще одна цитата про год взаимности.

— Цитата была, причем не моя, моей знакомой: «Ничего так не лечит несчастную любовь, как год взаимности». Но это вообще про другое. Если ты человека любишь, а он тебя нет, с определенного времени это чувство становится болезненным. Ты переживаешь, и это чувство оценить трезво и адекватно очень трудно. И как только этот человек, который тебя сначала не любил, тебе эту взаимность дает, то очень может быть, что ты это чувство перестанешь испытывать, потому что оно было основано на боли и неразделенности, а в реальности за этим ничего не стоит, потому что настоящая любовь — это всегда взаимно.

— В Татарстане при выборе спутника часто возникает вопрос не только личного отношения к человеку, но и национальной или религиозной принадлежности. Как считаете, действительно национальность и религия в современном обществе могут сыграть ключевую роль или тут больше вопросы к честности партнеров перед собой?

— Действительно, я слышал, что в мусульманских республиках семьи часто настаивают на том, чтобы дети выходили замуж или женились на людях своей веры и национальности. А так может случиться, что они полюбили другого человека. И он живет с нелюбимым человеком, потому что не смог противостоять давлению семьи. Но это не про секс, здесь все трагедии происходят на более высоком уровне.

Уверен, что есть ситуации, при которой девушка любила русского парня, а родители сказали выходить за татарина. Она не может ослушаться, но продолжает любить того. Или выходит в принципе не по любви, но наконец встречает. Причем она может встретить другого татарина и полюбить его. Это драма всех обществ, в котором родители слишком сильно влияют на выбор детей с точки зрения брака. Если ты заставляешь ребенка поступить по образу своей мысли, то рано или поздно ты испортишь ему жизнь.

— Тема харассмента сейчас одна из самых обсуждаемых. Ваш коллега Александр Маленков в интервью KazanFirst заявил, что вскоре даже красивые девушки будут страдать от одиночества — мужчины будут бояться подходить знакомиться. У вас какое мнение на этот счет?

— У меня мнение по поводу харассмента стало очень неоднозначным. В свое время я написал рассказ «Эгегей карма», по нему понятно, что негативно высказывался на тему использования служебной или любой зависимости в сексуальных целях. Я жестко возражал, чтобы начальник спал с подчиненной, люди попадали в кино через постель и так далее, хотя и мужчина может попасть в эту ситуацию. Потом появилась ситуация с Харви Вайнштейном. Мне показалось, что это некий перегиб в другую сторону, когда любое действие и проявление внимания со стороны мужчины может быть расценено как харассмент, и, по сути, это нарушение любой презумпции невиновности. Тот же самый Кевин Спейси: я так понимаю, его из фильма вырезали на основании обвинения в якобы имевшем дело харассменте 20 лет назад. Я мог прийти и сказать: «Ко мне Кевин Спейси приставал или Мерил Стрип». Демократическая судебная система предполагает, что нужно доказать виновность, сейчас ситуация такая, что ты должен доказать свою невиновность. Безусловно, такая тенденция может привести к тому, что описывал Пелевин, когда люди, имея в скором будущем альтернативу в виде роботов, подумают: «Да на хрена я буду связываться с девушкой, у меня есть робот, он на меня хотя бы в суд не подаст». И постепенно секс из повестки выжмется. А потом мне сказали: ты просто не попадал в ситуацию, когда каждый второй, когда тебе исполнилось восемнадцать, ты симпатичная и пытаешься пробиться в кино, начинает что-то предлагать. Это становится невыносимым. А если еще и человек отказать не может по каким-либо причинам, начинаешь думать о том, какая крайность хуже? Пока мне кажется, что, может быть, хорошо, что так перегнули в борьбе с харассментом, потому что крайность бесконечного сексуального использования зависимых от тебя людей все-таки хуже, потому что за ней идет насилие и неуважение. Нашему обществу точно было бы полезно.

Опять же, когда была ситуация с депутатом Госдумы Леонидом Слуцким, которого [журналисты] обвинили в харассменте, и там пытались шутливо отмазаться, я написал на эту тему пост, как если бы журналистка начала свое интервью с рассказа о том, что из тюрьмы вышел ее молодой человек, сидевший 20 лет за убийство ее предыдущего ухажера. Стал бы этот депутат совершать лишние телодвижения или подумал: да ну его? Или если бы зашла девушка в чеченской или дагестанской национальной одежде и брала интервью. Стал бы он проявлять к ней повышенный интерес или подумал, что вдруг у нее такие родители, что я всю жизнь где-нибудь в яме буду сидеть? Как только человек об этом думает, понимает, что беззащитных кто-то должен защищать. В данном случае закон.

«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

— Харассмент, казаки, митинги, блокировка Телеграма. Вы можете охарактеризовать все происходящее в России одной фразой, желательно цензурной?

— Мне кажется, что это какой-то управляемый, а может, и не очень управляемый сюрреализм. В силу того, что некое ограничение на подачу информации в СМИ существует, есть определенный перегиб в сторону идеологии. Давно распространенное в России желание прогнуться перед руководством или показать себя наиболее лояльным приводит к наиболее абсурдным вещам. Когда во время замечательной акции «Бессмертный полк» идет семья и все дети, включая грудничков, одеты в военную форму, то это некий перегиб. Или бесконечное «можем повторить» на немецких, что характерно, машинах. Или понятная и нужная борьба с терроризмом, но при этом какая-то бестолковая и не очень удачно, как мне кажется, сделанная блокировка Телеграма, которую все обошли, и сами чиновники пишут об этом. Это все безверие. Ни те, кто утверждает идеологию, ни те, кто ей следует, не верят в те идеи, которые пропагандируются. Обычный человеческий патриотизм существует, но как только из него пытаются сделать культ, как у нас, то все, что с ним связано, начинает носить комедийный характер.

— В этом безверии человек пытается защитить свою личную жизнь, жить не по лжи?

— Все в России боятся за свое будущее, потому что нет никаких инструментов, гарантирующих твою финансовую и профессиональную стабильность. Отсутствие прозрачности судебной системы, причем это не связано с политической позицией, человек может случайно под замес попасть. Отсутствие стабильности во взгляде на будущее приводит к тому, что человек на свои личные отношения проецирует неуверенность, отсюда такое большое количество разводов, попыток найти нового человека, что-то поменять. Нет понимания, что будет через 10 лет, два-три года — это потолок, под которым мы находимся. Согласитесь, в Америке никто не переживает, что будет через четыре года, восемь лет. Ничего нового не будет. Мы же научены историей и понимаем, что в любой момент все может рухнуть и это никак не связано с тем, что делает или не делает государство, просто так сложилось. Сейчас мы с вами здесь сидим, а через шесть лет мы можем сидеть не то что в другом городе — в другой стране. Может быть такое? К сожалению, может.

— Вы упомянули о Пелевине. Кто еще из современных писателей может так отрефлексировать российскую действительность?

— Мне кажется, он и Сорокин. Уверен, есть и другие, просто я о них не знаю. Ну, я настолько неспециалист по современной русской литературе, я ее позор, а не эксперт. Но Пелевин в IPhuck описал фантастически не только наше будущее. Я не склонен считать, что нестабильность — это только российское явление. За исключением США, с большой натяжкой, нигде сейчас в мире ощущения стабильности нет.

«Когда мы читаем про себя, нам кажется это интересно»

— Александр Цыпкин с некоторых пор не только писатель и рассказчик, но еще и сценарист.

— Ну, это сильно сказано, потому что я написал одну новеллу (к фильму «Про любовь. Только для взрослых». — Ред.) и несколько короткометражных фильмов, сценаристом я еще не стал. В планах полный метр по рассказу «Дом до свиданий». Посмотрим, к чему это приведет.

— Уже есть идеи, кто будет играть, кто будет режиссером? Снова ожидать работу с Анной Меликян?

— У нас с Аней есть идеи, я всегда счастлив с ней работать, но здесь, мне кажется, ей не было бы интересно. Есть по актерам идеи, что Ксения Раппопорт и Сергей Гармаш, а с режиссером пока нет. А вот короткометражки уже будут представлены на «Кинотавре».

Comment section

Добавить комментарий

Войти: