Что происходит с ценами на нефть. Объяснение вице-президента Академии наук Татарстана

Вице-президент Академии Татарстана Вадим Хоменко

Ильнур Ярхамов — Казань

Редакция KazanFirst обратила внимание на Вадима Хоменко после его выступления на январском заседании дискуссионного клуба в Академии наук Татарстана. Вице-президент Академии, доктор экономических наук Хоменко очень доходчиво объяснял ситуацию на мировом и отечественном нефтяном рынках. Конечно, по теме что же происходит с ценами на нефть, сейчас высказываются многие, но ясно от этого не становится. Объяснения Вадима Васильевича, напротив, расставляют все точки над i. Мы поговорили о ценах на нефть, о том, что происходит в Татарстане, и какие задачи стоят перед республикой.

— Вы говорили, что себестоимость добычи нефти сегодня колеблется от $5 до $15 за баррель. А средняя цена — $10 за баррель. Какова себестоимость в Татарстане?

— В пределах этих же рамок в зависимости от месторождения. Но учтите, речь идет о добыче на уже эксплуатируемых скважинах, включая  поддержание работы на них, плюс налоги и плату за использование недр. 

Добыча — процесс, постоянно связанный с бурением новых скважин,  затратами на поиск и разработку новых месторождений. По среднемировым оценкам, это дополнительно  около $18 с учетом возможных колебаний (от $7 до $42 в различных регионах мира).
Средняя себестоимость в этом случае приближается к $28-29 за баррель. 

Возможны еще затраты на транспортировку нефти, монтаж и демонтаж плавучих платформ, если добыча ведется на морском шельфе. Плюс к этому необходимо учитывать и прибыль самих нефтяных компаний.  С учетом этого среднерентабельная цена для самих нефтедобывающих компаний и точка безубыточности никак не могут составлять $10 за баррель, она, безусловно, выше.

Выше она и для нефтяных компаний Татарстана. Эксперты считают, что суммарные издержки на баррель добычи у крупнейших российских нефтяных компаний находятся на уровне окoло $25 или несколько ниже в случае с такими компаниями, как «Татнефть» и «Башнефть». Для «Лукойла» безубыточной ценой на нефть является $25 за баррель. Безусловно,  ряд старых выработанных месторождений имеют более высокую себестоимость и необходимую цену добычи нефти. Их  называют низкорентабельными в условиях широкомасштабной добычи. Но их нельзя забрасывать.

Конечно, в первую очередь речь о рачительном использовании природных ресурсов.  Но нельзя не учитывать и то, что как показывает практика,  многие скважины могут быть вовлечены во вторичный оборот, потому что до конца ещё не выяснена природа нефти.

— Вы имеете в виду разные теории происхождения углеводородов?

— Да. Существуют теории органического и неорганического происхождения нефти. Вторая говорит, что нефть постоянно воспроизводится на больших глубинах, что подтверждается в лабораторных условиях.

С одной стороны нефть в скважинах и так остаётся, потому что полностью исчерпать ее  не удаётся на базе масштабно используемых традиционных технологий. И крупные компании уходят с этих  месторождений на новые скважины, более рентабельные и мощные, обеспечивая в необходимых объемах потребности  нефтеперерабатывающих заводов и экспортные контракты сырьем. А старые скважины передаются  малым нефтяным компаниям, которые ориентированы на экспериментальную апробацию внедрения новых инновационных способов добычи нефти на истощенных и маломощных месторождениях.

Эта практика распространена в республике, где такие компании обеспечивают добычу примерно пятой части нефти. Изначально республика предпринимала усилия по дополнительному стимулированию работы малых нефтяных компаний, в том числе в пределах возможности  республиканской налоговой компетенции.

— Значит, у нас нерентабельную нефть качают малые компании, а рентабельную — компания «Татнефть»?

— Вообще вопрос о рентабельности или нерентабельности нефти определяется ее дальнейшим использованием. Скажем, есть низкорентабельная нефть, она идёт в переработку, и получается высокотехнологический продукт с высокой добавленной стоимостью.

Эта добавка и прибыль вполне могут компенсировать отсутствие необходимой прибыли в момент добычи. То есть если «Татнефть» сейчас производит свои нефтепродукты, то она может себе позволить эксплуатировать низкорентабельные месторождения, достигая необходимого уровня средней рентабельности по всему циклу добычи и переработки нефти.

— Половину качаемой в Татарстане нефти мы перерабатываем у себя. А с оставшейся половиной что делаем? 

— Продаём. Эта нефть идёт в общие каналы сбыта общероссийской нефти в соответствии с консолидированными объемами экспортных поставок. У нас по качеству есть очень разная нефть, но «сливается всё в одну трубу», в том числе поволжская нефть с высоким содержанием серы и парафина. Цена на выходе такой смешанной нефти поволжской, западносибирской и т.д. — одинаковая, имея общую российскую марку экспортной нефтяной смеси Urals. Хотя вопрос о дифференцированной цене на исходную нефть отдельных регионов постоянно поднимается.

— Несколько лет тому назад у компаний «Транснефть» и «Татнефть» случился конфликт. Были заявления, что татарстанская нефть портит российскую. Сейчас значит наша нефть нужна, даже несмотря на падение цены за баррель?

— Любое государство имеет разные месторождения. Скажем, Венесуэла — богатейшая по запасам нефти страна. У неё есть как легкая нефть, так и менее конкурентноспособная тяжелая. Страна строит свою политику экспортного сбыта на смешивании этих видов нефти. Ну добудут только тяжелую нефть, а что с ней делать в части экспорта? Поэтому определенный процесс смешивания нефти даёт нам исходный продукт, который возможно сбывать. Венесуэла в своё время пошла по пути реализации только легкой нефти, а тяжелая осталась. Теперь, наверное, у них возникают вопросы о целесообразности такой  тактики действий.

— В Татарстане есть сверхвязкая нефть. С падением цен за баррель, возможно, что добыча такой нефти будет заморожена?

— Здесь еще вот какой есть момент: нефть с высоким содержанием серы и парафина с точки зрения химической промышленности не хуже, а лучше. Если нефть идёт в переработку с выделением этих элементов, то мы получаем дополнительные компоненты, необходимые для химической промышленности. Нефть, расчленённая на фракции, становится суперрентабельным химическим продуктом. Скажем, в такой нефти даже есть редкоземельные металлы — один ванадий чего только стоит. Там различные вещества вплоть до золота можно обнаружить. Всего в современной нефти выделено более 60 микроэлементов.

Другое дело — большая часть нефти в России глубокую переработку не проходит. Она просто закачивается в трубу и отправляется дальше. Если делать так, то нас всегда будет лихорадить  по цене и будут придирки по качеству.

Если мы нефть переработаем, то больших колебаний на соответствующие высокотехнологические продукты уже не бывает. А у нас, соответственно, появляются возможности для колоссального дополнительного выпуска рентабельной продукции с высоким уровнем добавленной стоимости.

Появляется занятость людей, хотя переработка нефти — это высокоавтоматизированное производство и не трудоёмкое. Но тем не менее, рабочие места можно создавать в сфере окончательного выпуска продукции из компонентов, получаемых при первичной переработке.

Если мы производим широкую гамму готовых к потреблению синтетических пластмассовых продуктов, включая строительные и технологические материалы, изделия для  текущего народного потребления — тазики, ведра, ложки,  стаканчики и т.д. и т.п., то здесь создается возможность для подключения малого и среднего бизнеса. Начинают применяться  технологии сравнительно несложной штамповки, формовки,  появляются дополнительные рабочие места.

— Доля малого и среднего бизнеса в ВРП составляет 25%. Власти, конечно, заявляют, что делают всё, чтобы этот показатель вырос. На ваш взгляд, имеющаяся инфраструктура МСБ готова для производства конечных продуктов нефтепереработки?

— Она готова. Но здесь нужна и политическая воля. Скажем, почему сырьевой бизнес не хочет переработать нефть? Переработка же выгодна! Да потому, что чем глубже глубина переработки любого сырья, тем выше конкуренция на рынке.

Предположим, вы добываете сырую нефть, где у вас ближайший крупный конкурент? Это зона Персидского залива, с которой нас разделяют многие тысячи километров. Сбывать же сырьё мы можем на более коротких расстояниях, где мы в определенной степени обладаем элементами  монополии. Большинство же стран заинтересовано получать сырьё и осуществлять переработку его у себя.

Но на каждом технологическом переделе, где формируется  добавленная стоимость на основе все более высоких технологий  и  получается исходный продукт, конкуренция среди производителей всё больше и больше нарастает.

Здесь идёт борьба не за цену сырья, а за цену и совершенство технологий. Удельный вес сырья в продукте падает, а технологических и интеллектуально-трудовых затрат растёт.

Скажем, зависит ли стоимость мобильного телефона от стоимости нефти? А ведь здесь тоже есть пластмасса. Но здесь главная затратная позиция — интеллектуальная составляющая. Конкуренция есть на уровне технологического решения, дизайна и так далее. Здесь придётся выдерживать колоссальную конкурентную борьбу. Вот от нее и уходят многие «сырьевики», но неизбежно сталкиваясь  с другими проблемами, о которых говорилось выше, включая дестабилизирующие международные картельные ценовые соглашения. А государство при этом входит в режим технологической и производственной деградации. 

— Ваш прогноз по цене нефти? Мы сейчас на дне? Ниже нефть будет? 

— Мы приближаемся к цене дна. Здесь есть крупнейшие производители нефти — это страны Персидского залива.У них средняя рентабельная цена — $24. Но уже при ней у государства возникают проблемы. Когда цена дошла до $40, то бюджет, рассчитанный на доходы от нефти, недополучает денег.

Например, у Саудовской Аравии в прошлом году образовался дефицит в $98 млрд. Компании при текущей цене на нефть еще имеют приемлемую прибыль, но государство не получает предполагавшихся объемов поступлений в бюджет за счет изъятия изрядной доли природной ренты. При цене ниже $24 прибыль не получат уже нефтяные компании, и с этим они вряд ли согласятся.

В принципе, если работать по нулям на старых месторождениях и не заниматься новыми освоениями, то где-то можно согласится и на $10. Тогда мы работаем без прибыли и необходимых для будущего вложений, но  с одной целью — выдавить конкурентов, у которых себестоимость выше, то есть это — демпинг.

Но если мы занимаемся добычей только с одних старых скважин, то они вскоре приходят к истощению. Нефтяники всегда параллельно идут по новому контуру скважин. Хорошо зарекомендовавшими себя  являются   нормативы, когда каждый миллион тонн добытой нефти должен быть обеспечен кратным объёмом новых запасов нефти по результатам  геологоразведки. Если этого не делать, то через год или через два добыча начнет падать.

В конечной цене мы ориентируемся на арабские страны. У них самая низкая себестоимость.У нас, в России, очень разная нефть и районы ее добычи: одно дело — Западная Сибирь, где достаточно лёгкая в добыче нефть, а другое дело — шельфовые зоны Сахалина или даже Арктики. Нет смысла называть среднюю цену, которая имеет место в последнем случае, так как период соответствующих высоких цен остался позади и возврат к ним быстро не произойдет.

— Есть международные факторы, которые бы останавливали падение цен на нефть?

— Цена на нефть во многом определяется режимом квотирования добычи. Скажем, меньше стали добывать, значит цена поднимается, потому что предложение ниже спроса. Этим арабы часто пользовались, как, например, было после поражения в Войне Судного дня 1973 года. Арабские страны решили в 1973-1974 годах сократить добычу нефти на 5 млн баррелей в день, чтобы «наказать» Запад. Хотя другие страны и сумели увеличить добычу на 1 млн баррелей в день, общая добыча сократилась на 7%, а цены выросли в четыре раза.

Ещё один фактор — это спекулятивный режим, когда на слухах играет цена. 90% нефтяных контрактов — это фьючерсные контракты, то есть договоры на будущее. Это как на фондовом рынке, где есть быки и медведи, одни играют на повышении, а другие на понижении. Этот рынок подвержен паническим настроениям. Любой информационный вброс может сыграть свою роль.

Скажем слышим, Иран сейчас из-за снятия эмбарго может обвалить цену. Но это только информационный вброс, который не соответствует действительности. У нас по всему миру ежедневный средний объем добычи достигает свыше 95 млн баррелей. А Иран даёт около 3 млн баррелей при экспорте около 2 млн баррелей нефти в день. Иран — это не та страна, которая даёт основной объём нефти. Другое дело — газ, месторождения которого в Иране самые большие. Самые большие запасы нефти в Венесуэле. А по совокупным запасам — это страны Персидского залива.

Хотя у Ирана и появилась возможность сбыта нефти, но в 2015 году у него резко снизились инвестиции в нефтяную промышленность. На фоне такой дешевеющей нефти зачем это делать, наращивать нефтедобычу? Тем более у него есть хорошая газовая позиция.

Иран не присоединился к арабским странам в их стремлении увеличивать объём добычи нефти. Он занял выжидающую позицию.

На фоне дешевеющих цен на нефть произошло снижение инвестиций во многих странах: в США, в России и в арабских странах.

Да, объём добычи ещё не уменьшился, но что дальше? Ожидается, что спрос и предложение будут подходить близко друг к другу уже в 2016 году. А дальше возможны ситуации, когда спрос превысит предложение, потому что ранее были сокращены инвестиции в нефтедобычу на фоне дешевеющей нефти. За раз это, конечно,  не случится, потому что здесь есть  временной лаг.

— Крупные потребители нефти — это экономики США и Китая. Судя по низким ценам и сокращениям спроса, им столько нефти не нужно.

— Китай как потреблял нефть, так и будет её потреблять. Некоторые уменьшения в связи с тем, что динамика развития экономики несколько снизилась. Но это — считанные проценты. Другое дело, что у Китая сейчас активно меняется география поставок. Я думаю, что где-то Россия может выиграть. В 2015 году Россия гораздо больше нарастила сбыт своей нефти в Китай, чем Саудовская Аравия. Эта величина составила около 30%. Пока ещё мы не партнёр номер один. Но разница с Саудовской Аравией сокращается.

К тому же, чтобы создать интерес для поставщиков нефти, Китай вводит режим продажи нефтяных фьючерсов на Шанхайской энергетической бирже за юани. Если вы посмотрите курс рубля и юаня, то здесь таких колебаний, как между рублем и долларом, нет.  Кстати, саудовцам сейчас гораздо труднее, чем нам, потому что резкого изменения курса их риала по отношению к доллару тоже нет. Нефть дешевеет, а обменная ситуация даёт гораздо меньше риалов в бюджет, но тем не менее, даже при этом  прирост ВВП в этой стране в 2015 году был больше 3%.  Пока это — вопрос для внимательного рассмотрения экономистов и математиков.

— Помимо дешевеющей нефти, Татарстану сейчас нужно пережить падающий рубль. Сейчас для нас дорожает импорт. Как нам с этим быть? Импортозамещение выручит?

— Было два великих политэконома — Адам Смит и Давид Рикардо. Адам Смит сформулировал теорию абсолютных преимуществ. Давид Рикардо сформулировал теорию относительных преимуществ. Первая теория сводится к тому, что надо производить то, где вы имеете преимущества по сравнению с другими производителями.

Вторая теория гласит, что из всех абсолютных преимуществ, имеющихся у вас, нужно выбрать то преимущество, где у вас продуктовые, технологические, транспортные и т.д. преимущества будут наибольшие. По этому пути идут все производители мира. Никто не пытается заполнить свой рынок только собственным товаром. Если мы будем стараться производить все сами, то уровень конкурентности и технологичности будет неизбежно снижаться.

Да, раньше крестьянин сам мог производить и сани, и лапти. А сейчас вы даже машину не сможете изготовить полностью своими силами — режим комплектации очень сложный.

То, что американский рынок заваливается китайскими товарами, не говорит о слабости американской экономики. Там тоже как у нас куча китайского товара. Это говорит о том, что американцы, отдавая эти сегменты рынка, концентрируются на тех технологических сегментах, где китайцы пока не могут с ними конкурировать. Поэтому роботы, авиационная техника, нанотехнологии, биотехнологии — это уровень работы США и им  подобных стран.

— Татарстану в чем можно концентрироваться?

— Это вопрос, который нужно решать, нужны аналитические расчёты, серьёзная постоянная работа по изысканию конкурентноспособных ниш для нашей продукции. Я думаю, что многие годы такого основательного анализа не было.

А теперь, когда нам ограничивают импортные и экспортные возможности, появилось желание все самим создавать. Причем, надо осторожничать, потому что как только железный занавес поднимется, опять пойдёт поток продукции из развитых стран.Сможем ли мы тогда удержать конкурентную нишу?

Есть выгодные позиции однозначно в нефтехимии. Значительная часть нашей продукции поступает на мировой рынок. Здесь мы конкурентоспособные. Есть часть позиций по машинотехническому направлению. Говорят, что есть интересные позиции по медицинским инструментам. Может быть, даже есть возможности в сфере пищевой продукции.

Но нужен существенный анализ по сегменту сбыта, системам послепродажного обеспечения эксплуатации и потребления продукции.

Скажем, если вы создали автомобиль, то это ещё не значит, что он пошел сразу. Здесь же нужна целая инфраструктура технического обслуживания. Ну, продадите вы автомобиль, а у вас нет ни деталей, нет  станций техобслуживания, на которые у вас уже не хватит денег.