«Я был самым печатаемым фотографом в мире, и мой рекорд до сих пор не побит»

В Казани открывается фотовыставка работ самого печатаемого в мире художника, чей рекорд до сих пор не побит ни в России, ни на Западе

Всегда приятно, когда русские добиваются признания в Европе. Ещё приятнее, когда эти люди из Казани. И весьма неловко, когда узнаёшь об известных и популярных земляках как бы между делом. Так произошло наше знакомство с Владимиром Сычёвым. На пресс-конференции по поводу очередной фотовыставки выяснилось, что автор снимков —  самый печатаемый в мире художник, чей рекорд до сих пор не побит ни в России, ни на Западе. Его работы красовались во французских Vogue и Paris Match. Карл Лагерфельд заказывал ему домашние фотосессии во всех трёх своих квартирах, экс-президент Франции Валери Жискар д’Эстен брал с собой в паломничество по Израилю. Наконец, его работы можно будет увидеть в родной Казани, а заодно и пообщаться с этим удивительным человеком.

— Владимир, что вас связывает с нашим городом?

— Я  родился и до пяти лет жил в Казани, потом переехал в Туапсе. Учиться вернулся сюда, поступил в КАИ на радиоинженера. Параллельно начал играть на саксофоне. В 1965 году поехал с джазовым оркестром на конкурс в Москву, где мы заняли первое место. Тогда я увидел, как фотограф из «Московского комсомольца» сделал снимок, который уже на следующий день оказался в газете. Меня это так заинтриговало, что по возвращении домой я сразу же купил фотоаппарат. Снимать стал прямо около дома, потому что жил у вокзала, рядом с колхозным рынком: улица меня всегда притягивала и манит до сих пор.

— Как вы постигали мастерство фотосъёмки?

— Я познакомился с художником-экспрессионистом, который научил меня основам композиции и показал элементы изобразительного искусства. В 1967 году в Казани организовали огромную выставку в честь 50-летия Советской власти, но фотоклуб мои работы не взял. Зато туда приехало жюри из Москвы. В их числе был Виктор Резник, замечательный фотограф. Я показал ему свои снимки, они ему понравились. Мы подружились. С тех пор я два раза в год ездил к нему на консультации, он давал мне советы. Но, в целом, я всему учился сам.

— Почему вы решили уехать из Казани?

— В КАИ на радиоинженера я учился очень слабо, потому что мне это было не интересно. Когда получил диплом, меня по распределению отправили на Байконур, два года нужно было отработать там. После этого решил, что место фотографа — в столице. Когда я переехал в Москву, я уже знал московских художников, даже жил в студии одного из них какое-то время. Первую работу в журналах получал через них. В Париже, кстати, тоже знал всех художников. Но там у меня была другая жизнь, я занимался репортажами. В городе задерживался на два-три дня — мотался, в основном. Сейчас переехал в Берлин, снова с художниками.

— А как вас вообще выпустили из Советского Союза?

— Я уезжал по израильской визе, хотя сам не еврей и жена не еврейка. Целых пять лет нам не давали разрешение, но всё решилось благодаря случаю. Я был на знаменитой «Бульдозерной выставке» (выставка картин авангардистов на открытом воздухе 15 сентября 1974 года на окраине Москвы. Была жестоко подавлена властями с привлечением большого количества милиции, а также с участием поливочных машин и бульдозеров, отчего и получила своё название — KazanFirst).

Задержали много народу, судили пятерых: Оскара Рабина, Надежду Эльскую, Евгения Рухина, Александра Рабина и меня. Посадили двоих — самых молодых — на 15 суток. Мы сидели в одном изоляторе с хулиганами, только нас не выводили на работу. Когда уборщица приходила подметать, мы ждали в коридоре. В соседней камере сидел Натан Щаранский (известный диссидент, а после эмиграции в Израиль — видный политический деятель — KazanFirst) со своими евреями. Так что мы познакомились в каталажке. Самое лучшее знакомство! Потом дружили всю жизнь.

—  Вам, похоже, очень везло в жизни на встречи с нужными людьми

— Не то слово! Так и с Хельмутом Ньютоном познакомился. Журнал Paris Match напечатал самый большой репортаж за всю историю существования: 45 страниц одного фотографа — это был я. Ньютон увидел снимки и сразу меня нашёл. После этого мы дружили несколько лет, пока он не переехал в Америку. Именно он заставил парижский Vogue взять меня на работу. Они долго сопротивлялись, потом директор меня пригласил и сказал: «Знаете, на нас давит Хельмут Ньютон. Поэтому мы вам дадим пробную работу, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда. Будете снимать неделю Высокой Моды». Они были уверены, что я не справлюсь. 

— Но у вас получилось? 

— Я снял первые два дня, сдал негативы, работы оставалось ещё на несколько дней. Тут меня снова вызывают к директору, и он говорит: «Проявили первые плёнки, все в восторге! Мы вам предлагаем контракт». Первая публикация во французском  Vogue была 40 страниц. Я там проработал два года.

Но подиум, студии — это не мой мир. Меня всегда привлекала улица. Я ушёл в новости и ни о чём не жалею. Например, я приехал в Германию за день до падения Берлинской стены — словно чувствовал, что там что-то произойдёт. Я был единственным фотографом из Парижа, который в ноябре 1989 года шёл по стене и всё снимал. Эти фотографии весь мир опубликовал!

— Сколько зарабатывают фотографы во Франции?

— Платят в зависимости от страниц. В Vogue по контракту мне платили 700 франков за страницу — это 110 евро. Хельмуту Ньютону платили 500 франков, потому что там был другой тариф, привязанный к тиражу. Модные фотографы зарабатывают очень большие деньги на рекламе. Но чтобы сделать себе имя, нужно минимум 10 лет. Я столько тратить не собирался. Ведь в журналистской фотографии я сразу был одним из лучших. Pari Match платили мне 3000 евро в неделю, иногда доплачивали за эксклюзив. Потом зарплата у меня была 4000 евро.

— За годы работы вы фотографировали и звёзд мирового масштаба, и первых лиц страны. Как вам удаётся располагать к себе людей?

— Настоящие профессионалы, особенно из мира моды, если уж дали тебе разрешение войти, знают: они должны заниматься только тобой. К тому же я  не заставляю людей позировать. Мне нравится ловить момент.

— А кто больше всего запомнился?

— В 1981 году были выборы президента Франции. Валери Жискар д’Эстен проигрывает, побеждает Франсуа Миттеран. Я тогда был самым печатаемым фотографом в мире, и мой рекорд до сих пор не побит. Но это не важно. Меня вместе с американской журналисткой отправляют на задание: взять интервью у Жискара. На всё про всё он даёт 20 минут. Приезжаем. С порога, поняв, что девушка из Штатов, он заявляет: «Я американцев не люблю!». Но потом выясняется, что я русский, и он начинает говорить со мной вообще обо всём! Я поддакиваю про Чехова и Достоевского — по мере своих знаний. В итоге он дал нам очень развёрнутое интервью. А меня пригласил поехать с ним в Израиль по святым местам. Целых две недели в Иерусалиме я был фотографом его семьи.

Почти такие же истории были с Ив Сен-Лораном и Жаком Шираком. А Карла Лагерфельда я снимал в трёх квартирах: в Париже, Монте-Карло и Риме.

— Есть страны, в которых вы не побывали?

— Я не был в тех странах, куда люди ездят лежать на пляже: Таиланд, Индонезия… Но там, где проходили Олимпиады или Чемпионаты мира по футболу — там везде я был.

— Где вас больше всего посещает вдохновение?

— Там, где люди ходят пешком по улицам. Но я смотрю, даже в Казани все уже перебрались на машины. Из городов мира я больше всего люблю Париж, из стран — Италию — лучше страны нет. А жить я хочу в Мексике. Я и в Берлин переехал только потому, что Мексика стала опасной страной.

— У вас случались творческие срывы и депрессии?

— Я тут соглашусь с Конфунцием, который говорил: «Выберите себе работу по душе, и вам не придётся работать ни дня в своей жизни». Это то, что происходит со мной! У меня никогда не было депрессий, ностальгии по Родине. Я занимался любимым делом! Я даже за хлебом выхожу на улицу с фотоаппаратом.

— Плёнка или цифра?

— Наверняка есть люди, которые ностальгируют по плёнке и считают, что там больше переливов. Но для меня цифровые фотоаппараты — это большое облегчение. Раньше я физически не мог отдать друзьям фотографии. Времени не хватало, непроявленных плёнок иногда по 40 штук накапливалось! Сегодня я в тот же день после съёмки скидываю всё на диск и отдаю друзьям. Феноменально! Фотошопом почти не пользуюсь, разве что нужно обрезать кадры для работы. Из минусов — цифровые фотоаппараты быстро устаревают и с каждым годом становятся всё дороже и дороже. Это не как раньше: можно было купить Nicon один раз и на всю жизнь.

— Многие современные фотографы (особенно молодые) считают себя Творцами и ведут себя соответственно. А как вам удалось не заразиться «звёздной болезнью»?  

— Благодаря встрече с художниками я с самого начала понял, что фотография — не искусство. Вот художник берёт пустой холст и, может быть, он сделает искусство, ведь ему нужно с нуля всё придумать. А фотография — это репродукция реальности. Поэтому она не может быть искусством по определению. Цветные снимки — это чистая репродукция, а чёрно-белые  немного отскочили от репродукции, но не допрыгнули до искусства. Я всегда говорю: «Хорошая чёрно-белая фотография может быть на стенке, а хорошая цветная — только на коробке от конфет».

Посмотреть работы Владимира Сычёва можно будет на фотовыставке, которая откроется 10 апреля в Манеже в 16.00.