«Наши выборы как астрофизика — интересный объект, но повлиять на него невозможно»

В рамках школы научной журналистики «Фэннэр», которую при поддержке Федерального агентства по делам молодежи Росмолодежь проводит команда резиденции креативных индустрий «Штаб», в Казань с серией лекций приехал главный редактор журнала «Кот Шрёдингера» Григорий Тарасевич. Мы поговорили с ним о том, почему научная журналистика настолько не популярна в современном мире, несмотря на общественный рост интереса к этой сфере.

— Как вы начали писать про науку?

— Образование у меня техническое — я учился на факультете научно-технической информации. Если говорить пафосно, из меня готовили специалиста по искусственному интеллекту, но не сложилось. На третьем курсе я пошел в журналистику. Причем перепробовал самую разную — от горячих точек до журналов про прически, хотя по мне и не скажешь (смеется). Но мне нравится научная журналистика — это мой выбор. И, собственно, другой журналистикой я уже много лет не занимаюсь. 

— А чем вы сейчас занимаетесь?

— Я редактор журнала «Кот Шрёдингера», но пока он не выходит, надеюсь, в этом году возобновится. Сейчас я работаю в программе «Всенаука», ее создал Георгий Васильев — это который работал над «Билайном», «Фиксиками» — каждый помнит его по какому-то популярному проекту. Пока мы собрали экспертов и попытались выделить главные темы, которые должен знать обычный человек о науке, — получилось 33. А теперь мы будем анализировать и рейтинговать научно-популярные книги, потому что их стало очень много и в них тяжело ориентироваться. В конце, когда мы выберем самые лучшие, мы постараемся собрать деньги спонсоров и выкупить права на цифровые версии этих книг, чтобы любой желающий мог их бесплатно почитать.

— Нужно быть журналистом, чтобы писать о науке?

— Это сложная и больная тема. Формально в научную журналистику приходят с двух сторон: с одной стороны, журналисты, которые решили писать про науку. С другой — ученые, которые решили ее популяризировать. Но вот у нас в стране первые сильно проигрывают вторым. На мой вкус, люди, получившие образование на журфаке, писать о науке не могут. Они вообще мало о чем могут писать — только транслировать то, что им говорят. Меня бесит, что любой журналист на любой вопрос отвечает: пойду и спрошу у эксперта.

— Вы активно выступаете за популяризацию науки, но не кажется ли вам, что наука, как и искусство, — это достаточно элитарная сфера, которая априори не всем интересна?

— Я не хочу, чтобы каждый дворник в обязательном порядке читал Докинза и Хокинга. Вообще, не надо заставлять людей что-то делать. Я за то, чтобы эта наука была более популярна для широких слоев. Есть огромный пласт научной информации, который нужен только ученым, и не надо его трогать. Но есть пласт, который пока, к сожалению, тонкий — популярной науки для широкой публики. Этого не хватает.

— А низкая популярность научной журналистики не связана с дефицитом сенсаций в этой сфере? Не каждый же день мы девятую планету открываем. 

— А у нас политики когда с 2017 года сенсации анонсировали?

— Ну, политика более приближена к социальной сфере и непосредственной жизни людей. 

— Не знаю. Наши выборы, например, как астрофизика — интересный объект, но повлиять на него невозможно никак. Сегодня читал новость поглощения звезды черной дырой и тут же прочитал новость про реформу в «Единой России». Для меня это новости одного порядка, потому что ни на тот, ни на другой процесс я никак не могу повлиять. Потребность понимать, как устроен мир, для человека нормальна. Кто-то интересуется историей, кто-то религией, а кто-то — наукой. Нет проблемы непопулярной науки, есть проблема в самой журналистике. В нашей стране она тихонечко помирает. 

— Тема одной из ваших лекций — «Как писать о науке и образовании, чтобы не было мучительно скучно». Вам не кажется, что о науке в целом сложно писать и нужно как-то по-другому представлять ее аудитории?

— О кино тоже сложно писать — рецензии не переводятся на русский. «Аллюзии в хаспинсе с отсылами к раннему Бритману в жанре псевдо-нуар» — знаете, как это сложно? А про музыку? А про спорт? Знаете, искусственный интеллект обыграл человека в шахматы и шашки уже сейчас. А вот соревнования по футболу между сборной роботов и людей назначены только на середину XXI века, потому что заставить робота двигаться — это более интеллектуально-тяжелая задача. Разбираться в любой отрасли — это сложно.

— Я имела в виду, что крупные письменные жанры отмирают. Может быть, лучше тогда переходить в формат, который пользуется большим спросом, – «Ютуб», например?

— Есть некоторые вещи, которые я просто умею хуже и не могу ими заниматься, потому что будет сильное отставание. В «Ютубе» полно видеоблогеров, которые делают такой контент  — «Простнаука», Ян Топлес — их много, они совершенствуются. Я не уверен, что пропадут «длинные» жанры. 

— А есть научно-популярные российские СМИ, которые вам нравится читать?

— Есть «N+1», есть паблик «Образовач» — это примеры корректной попсовости науки. Но профессиональной журналистики очень мало — у нас вообще в стране мало СМИ осталось.

— Науке вообще нужна журналистика?

— Наверное, да. Я как-то участвовал в написании абсолютно бессмысленного документа, который назывался «Стратегия популяризации науки и технологии в России». Я даже не помню, что мы написали, — там просто чушь. На самом деле цели очень простые: во-первых, человеческое тщеславие — ученые тоже хотят быть известными. Во-вторых, в какой-то момент наше общество станет прозрачным и налогоплательщик начнет задавать вопросы: какого хрена и за что мы платим такие деньги? Им нужно будет объяснить, на что под Новосибирском собираются построить одну фабрику стоимостью 20 миллиардов рублей, — хорошо бы объяснить, зачем стране нужны тау-лептоны и очарованные кварки. 

— Что привлекает обывателя в научной журналистике?

— Что меня лично в ней привлекает — это неисчерпаемость тем. Журналистика вообще не событийная на самом деле. События — это то, что выделил журналист в потоке явлений. 

— Давайте подытожим: почему научная журналистика должна присутствовать в современном инфополе?

— Потому что это интересно. Потому что это естественная потребность человека — знать, как устроен этот мир. 

— Как выглядит идеальное научно-популярное издание?

— Как «Кот Шрёдингера». Надеюсь, к концу года он все-таки возродится. Пока у нас бабло закончилось.