«Мне не хочется соотносить себя с татарской эстрадой»

Редакция KazanFirst продолжает серию публикацию, приуроченных к Году родных языков и народного единства. В них мы с нашими собеседниками обсуждаем актуальную проблематику, ищем ответы на сложные вопросы и размышляем о судьбе татарского народа. Вы уже могли прочитать интервью с председателем Союза писателей Татарстана Ркаилом Зайдуллой. Если еще нет, то вот ссылка. На очереди наша беседа с представителем молодого поколения татарской интеллигенции. 

---

Наша справка 

Нурбек Батулла. Родился 6 марта 1988 года в Казани в семье народного писателя Республики Татарстан Рабита Батуллы. В 2007 году окончил с отличием Казанское хореографическое училище (класс народного артиста В.Н.Бортякова).

С 2007 по 2010 год работал артистом балета в ТГАТОиБ им. М.Джалиля, принимал участие в Международном фестивале классического балета им. Рудольфа Нуриева (Казань).

С 2010 по 2012 год учился в Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова по специальности балетмейстер-хореограф, курс профессора А.М.Полубенцева.

В 2016 году окончил Российский государственный институт сценических искусств в Санкт-Петербурге по специальности актер драмы и кино (художественный руководитель курса В.М.Фильштинский).

Имеет опыт участия в русско-немецком театральном проекте импродрама (импровизационный театр), где изучались принципы импровизации в хореографии (А.Кадрулёва — Москва) в драматическом действии (Е.Герайн – Германия).

Летом 2018 года Нурбек принимал участие в Лаборатории ЯТЕАТР.рф (Москва), где преподавали мастера Андрей Березин (театр Пины Бауш) и Мануэль Ронда (UltimaVez, RootLessRoot).

С 2016 года живёт и работает в Казани. Принимает участие в постановке спектаклей в роли хореографа в различных театрах Татарстана и России.

Лауреат главной театральной премии России «Золотая Маска» в номинации балет/современный танец, мужская роль в 2018 году (за роль танцовщика в спектакле «Алиф», «Зов начала»).

Лауреат премии имени Мусы Джалиля в 2019 году за работу артиста в хореографическом спектакле «Зов начала» («Алиф») в 2019 году.

Финалист конкурса молодых хореографов Международного фестиваля современной хореографии Context. DianaVishneva 2020 года.

---

— Нурбек, ваше имя для меня уже давно и, наверное, навсегда будет связано с борьбой за национальное искусство, за татарский язык. Откуда такая любовь к своему народу?

— Я не считаю, что я прямо борюсь за что-то. И вообще, продуктивно ли это? Так кажется, потому что  я вижу или чувствую, какими мы могли бы быть и какие мы есть.

— А какими мы могли быть?

— Более живыми. Я не знаю, насколько в это можно верить, но наши предки владели большим продвинутым по тем временам государством с развитой наукой, искусством. Известно, что в Казанском ханстве было очень много поэтов. Может быть, не все писали стихи высокого качества, но это говорит о том, что была критическая масса. Была какая-то вера в себя, в свою культуру. Была эта культура. А сейчас это все как будто утеряно. И более того, даже никакой информации об этом нет.

Историки считают, что более-менее достоверная информация сохранилась только в китайских источниках, к которым у нас нет доступа, да и ученых, разбирающихся в древних китайских иероглифах, у нас тоже нет. Еще есть предположение, что эта правдивая информация хранится где-то в Ватикане.

Может, если бы кто-нибудь поехал туда и все изучил, то рассказал бы нам, как было на самом деле, потому что русские летописи переписывали как могли. Это был своего рода политический инструмент.

И вообще, история не объективна. В России особенно. Она каждый раз переделывается в угоду современной политике. Сейчас уже трудно разобрать, где правда, где ложь. От этого я ощущаю какую-то историческую несправедливость.

— Вы пытаетесь этому всячески противостоять?

— Да не то чтобы уж всячески. Я вообще мало что знаю, мало что понимаю, но так получается, что вокруг меня люди, которые понимают еще меньше. Человек с такими посредственными знаниями о татарской культуре, как я, вдруг оказался таким омбудсменом татар своего рода. Это еще плачевнее.

Слава богу, есть ребята поумнее меня. Но так мало их. Вокруг люди, которые элементарно не могут говорить на своем родном языке на чуть более сложные темы.

Все происходит слишком быстро, все исчезает слишком быстро.

— Вы переживаете за будущее татарского народа?

— Да нет уж. А что переживать? Это как переживать за глобальное потепление на планете. Да, конечно, это плохо, что мы убиваем Землю. Но, с другой стороны, может быть, все скоро умрут, и все. И что переживать?

В конце концов, сотни, тысячи народов исчезало и продолжает исчезать, трансформироваться. Египтян – нет, шумеров – нет, древних греков – нет. Сегодняшние греки мало общего имеют с древней Грецией, с колыбелью европейской цивилизации.

Также и мы как будто уже не имеем отношения к татарам, которые сто лет назад жили. У них было какое-то другое сознание. Тот же Дэрдемэнд (татарский поэт. – Ред.). Человек знал персидский, арабский. Он был под меньшим влиянием европейской культуры. Он не был европейцем в современном понимании. Он был больше восточным человеком.

А мы ни то ни се теперь. У нас нет никакой связи с восточной культурой. Мы не знаем ни персидскую, ни арабскую культуру. Их не преподают в школе, об этом нам не рассказывают родители.

И не западные мы люди тоже. Мы не знаем, что такое демократия. Да и не нужна она нам, видимо.

— Вы говорите, мы могли быть живее. Вспомнилось, как еще в 2018 году на Всемирном форуме татарской молодежи вы перед большим залом заявляли, что татарам нужен новый, живой, смелый театр с безумными идеями. А сейчас вы много работаете на театральной площадке MOÑ. Это и есть то самое место, о котором вы мечтали?

— Наверное, это шаг в эту сторону. Но мне кажется, можно быть еще смелее. Конечно, это более живой театр, по сравнению с другими. Но сравнивать нужно всегда с тем, что круче, с тем, что на полшага впереди.

— А такие есть?

— Постоянно всплывают какие-то новые проявления театра, смотря на которые, ты думаешь: «Ничего себе! А об этом я не думал. А вот эта молодая девушка (я говорю про Сьюзен Кеннеди (немецкая актриса, режиссер спектакля «Три сестры», хедлайнер множества театральных фестивалей 2021 года. — ред.) сделала какой-то другой театр!».

Понятно, что в истории театра всегда для всего есть какие-то предпосылки, всему можно найти корни, но такого я в российском, мировом и уж тем более в татарском театре не видел. Я даже предположить не мог, что так можно.

Мне показали трейлер спектакля. Я смотрю и понимаю, что этот человек шагнул в сторону, до которой ты додуматься не мог. Это какая-то новая форма, но другим так, как делает Сьюзен Кеннеди, делать не надо, потому что так теперь делает она.

Для меня важно создавать что-то совершенно новое, чтобы после твоей работы происходил взрыв мозга. Я говорю не только об вау-эффекте, хотя и это может быть, потому что это для зрителя был вообще неожиданный ход.

— На вашей площадке MOÑ для меня тоже часто происходит что-то очень неожиданное. Еще большего эффекта этому придает и то, что вы постоянно работаете над проектами, так или иначе связанными с татарской культурой. То, что такое направление поддерживаете вы, неудивительно. Поразительно другое — это поддерживает еще огромная команда театра. Продвигать все татарское – это была изначальная цель площадки?

— Я не знаю, какая была изначальная задача, не знаю, на каком этапе решили подключить резидентов театра «Угол» и творческого объединения «Алиф». Есть наши проекты, которые были сделаны по отдельности, есть какие-то общие работы, где мы не делимся. Это продукт площадки MOÑ.

Почему так произошло? Все-таки есть в республике желание поддержать что-то татарское. У вышестоящих людей тоже есть такое желание. То есть они хотят поддержать культуру, но не всегда знают как. Но не знать – это нормально.

С другой стороны, повезло, что была наша команда. Мы работали независимо от того, есть MOÑ или нет. Вот эти две вещи совпали – запрос на вопросы идентичности, языка и готовая команда. Появилась площадка, и все объединилось.

На самом деле в MOÑ есть много проектов, которые напрямую не связаны с татарской культурой, но и в них так или иначе затрагиваются национальные темы. Пусть они не главные, но они есть. Одна из таких работ – последняя премьера в театре — «Педсовет». Учителя поднимают общечеловеческие вопросы, но обсуждается и татарский язык, потому что среди выступающих есть учительница татарского. Она рассказывает о том, что она каким-то чудом осталась в профессии, а многие ее коллеги были вынуждены поменять квалификацию или вовсе уйти из школ.   

Я пока не посмотрел этот спектакль, я совсем не думал про учителей. Мне казалось, что просто какая-то функция, хотя очевидно же, что это тоже люди. Но ты не думаешь об этом. И вот благодаря театру…

В принципе это одна из задач театра – менять угол зрения. Я вот теперь по-другому вижу мир по отношению к учителям. Для меня теперь это не функция, а люди — со своей болью, со своей радостью.

Ну ведь никогда не подумаешь про кассиршу в «Пятерочке» как про человека. Для тебя это функция, какой-то робот. Но если подумать? Даже спектакль может возникнуть с кассиршами из «Пятерочки» теоретически. И это вдруг откроет нам что-то новое.

Хорошее, живое искусство всегда обнажает какую-то рану, поэтому это не всегда приятно. А вот в консервативном театре, скорее всего, острых углов не будет. Там не будет нелицеприятных разговоров.

— Лично вы в своем творчестве тоже всегда стремитесь раскрыть какую-то проблему?

— Да, с  этого начинается работа. На самом-то деле меня волнует то, что я ничего не знаю про свою культуру. Это со стороны может казаться, что я знаю и поэтому создаю эти спектакли. Нет. Я делаю это, чтобы узнать что-то новое. Взять, например, «Кыйссаи Йосыф» «Сказание о Юсуфе» (татарская поэма Кул Гали. — Ред). Это важнейшее произведение татарской литературы.

В Европе ты не можешь считаться интеллигентным человеком, если ты не знаешь древнегреческих мифов и Библию, потому что вся европейская культура построена если не на античных, то на библейских сюжетах, ну и наоборот.

«Кыйссаи Йосыф» — это такой же важный источник для ориентации в татарской, татарско-восточной культуре. И я понимаю, что я вообще ничего не знаю про это. Это коранический сюжет в авторском прочтении Кул Гали, и все.

Мы часто хвастаемся, что у нас есть литературные произведения XIII века, но ничего про них не знаем. Ну я про себя говорю, про наше поколение, про тех, кто моложе. Потому что в школе это не преподается и голливудского фильма про это нет…

— Если поднимать такие большие темы в современном театре, насколько, по-вашему, это интересно зрителю? Какую вы получаете обратную связь?

— Наше искусство, скорее всего, интересует лишь узкий круг людей. Это тоже мой личный большой вопрос: как увеличить свою аудиторию?

Основная масса людей совершенно не интересуется тем, о чем мы рассказываем. Может, до них не доходит информация, может, мы не умеем это правильно преподносить, а может, у людей и так много проблем в жизни: кредиты, долги, ипотека, что им искусство нужно только для отдыха. Может, им не хочется, приходя в театр, что-то обнажать в себе, в обществе, у них и так много вопросов. А может, мы слишком артхаусные. Не знаю…

Может, не хватает среднего звена? У нас есть консервативный театр, который удобен для всех зрителей, а есть мы. Наверное, должно появиться что-то посередине, чтобы осуществить этот переход. Не все только своими силами могут преодолеть эту дистанцию.

— Вам часто приходится гастролировать с национальными проектами по городам и даже странам. Как их принимают те, кто не знаком с татарской культурой вообще? В Казани зрители наверняка понимают произведение чуть больше, потому что хоть немного имеют представление о сюжете произведений, по которым вы ставите постановки.

— Наши спектакли в основном все пластические. А язык тела, музыка и свет понятны всем. У нас как раз такое желание – создавать вещи, которые волнуют нас, но так, чтобы они были интересны для всех.

Татарская попса, например, не интересна никому, кроме татар. Мне вот как татарину это не интересно. Когда я выезжаю за границу и мне надо как-то презентовать себя, мне не хочется соотносить себя с татарской эстрадой. Мне за это немножко стыдно, так же, как и за русскую попсу. Я как россиянин никогда не буду ассоциировать себя с Филиппом Киркоровым. Может быть, я скажу, что я из той страны, в которой жил и работал Чайковский, или я скажу, что я представитель такого народа, у которого есть Ильхам Шакиров, или есть Мубай, или Зуля Камалова, или Аигел. Эти имена я назову с гордостью. Мне за них не стыдно. Да, мне не стыдно за Аигел, за их тексты, музыку, исполнение и видео, в которых поднимаются табуированные темы – темы заключенных, тема обнуления (смеется).

Она [Аигель Гайсина – солистка группы Аигел] как настоящий художник делает все на полшага раньше. Клип вышел на день раньше, чем объявили обнуление (речь идет о клипе на песню «Эдем» — «Youʼre Born»). А клип не снимается за ночь. Нужно как минимум полгода, чтобы его снять, смонтировать, свести.

У нас так получилось с «Алифом» (спектакль, посвященный татарской письменности). Мы его презентовали зрителям и через полгода приняли федеральный закон о родных языках. Мы бы не успели, если бы…

Задача художника – быть искренним и прислушиваться к самому себе, к тому, что тебя волнует. Не думать, как собрать толпу зрителей, хотя… В последнее время я думаю, что этот навык тоже надо в себе прокачивать, потому что среднего звена между современным и консервативным нет. Есть колхозный татарский театр и есть мы. Перехода зрителей не случается, потому что слишком большая дистанция.

Я впервые за всю свою жизнь начал задумываться о том, как сделать шаг в сторону зрителя. Я всегда считал до этого, что я должен быть полностью сосредоточен на себе, чтобы не упустить тончайшие импульсы, и тогда я буду открыт к миру. А теперь… Не знаю… Идти все время дальше и не думать про зрителя? Многие художники так делали, а некоторые умели манипулировать зрителем.

Может, тут как с ребенком? Как сделать, чтобы ребенок прошел из одной точки комнаты в другую? Можно создать для этого дорожку из конфет. А между конфетами положить какие-то важные вещи. Фотографию дедушки, музыкальный инструмент, книгу, чтобы он шел, брал конфеты и видел что-то важное. Ну это другой подход, другая философия.

— Можно, я отвлекусь? У вас есть два сына. Прокладываете ли для них и вы «дорожку из конфет», чтобы они стали ближе к татарской культуре?

— Да, конечно. То, что мы слушаем, то, что мы читаем, о чем и как мы говорим – это все закладывается в их голове с детства. Невозможно воспитывать детей нейтрально. Нужно что-то закладывать в них. В плане религии я пытаюсь сохранять нейтральность, хотя, наверное, тоже не получается, потому что какие-то паттерны крепко сидят в нас, в каких-то словах, в каких-то действиях.

А по поводу культуры – моя точка зрения заключается в том, что моя культура такая же крутая, такая же богатая и такая же интересная, как и любая другая. Ни в коем случае нет превосходства своей культуры перед другой, в то же время нельзя принижать свою, иначе будет комплекс неполноценности.

Людям, у которых есть комплекс неполноценности, трудно раскрыть свой творческий потенциал. Какую бы он ни выбрал профессию, ему будет трудно.

И мне кажется, этот комплекс неполноценности есть у многих татар, в этом наша беда. Это советская политика постаралась. Было тяжело тем, кто родился в 50-60-е. Их юность и молодость пришлась на 80-е годы, когда за то, что ты говоришь на татарском, могли сделать замечание в общественном транспорте. В некоторых городах могли и вовсе избить за речь на родном языке. В школах на этом фоне был буллинг. Сейчас мы пожинаем плоды всей этой программы.

— 2021 год в Татарстане объявлен Годом родных языков и народного единства, но вы честно признались, что не следите за этим. Я думала, что для всех творческих людей это своего рода шанс создать что-то новое, поэтому меня это несколько удивило.

— Для меня каждый год – это год родных языков. Хочу сказать, что не надо делать проекты с целью сохранить культуру. Мы не создаем их с целью напомнить о себе. Может, так кажется со стороны. Но я не ставлю для себя задачу спасти татарский народ. Это было бы глупо. Я этого сделать не могу. Единственное, что я могу сделать, – попробовать спасти себя. И все мои спектакли я делаю с целью понять себя. Вдруг у меня что-то получится. Тогда я со всеми поделюсь своими знаниями через этот спектакль, через интервью, через общение, расскажу, как это сделать. Пока никаких результатов нет. Все в процессе.

Я всегда берусь за то, что мне непонятно, за тех персонажей, которые мне неизвестны. После нового года хотелось бы поработать над жизнью и творчеством Альфии Авзаловой. Я делаю это не потому что знаю ее лучше всех. Наоборот, я ее не знаю, но хочу узнать, понять, как на ее концерты ходили толпы людей.

Мне не стыдно ассоциировать себя с ее творчеством. Мне не стыдно включить ее пластинку современному человеку. Мне не стыдно подарить диск с ее работами кому бы то ни было – американцу, французу, итальянцу. Не стыдно сказать, что вот она татарка и я татарин. Хотелось бы изучить, почему у нее получалось быть татарским и в то же время суперсовременным.

— В вашем окружении много ли тех, кто так же, как вы, хотел бы сохранить себя?

— Есть, не скажу, что их много, но они есть. В прошлом году был проект лаборатории «Кыйссаи Йосыф». Там было очень много ребят, наши сверстники, кто-то моложе нас. Появилось поколение после нас, просто пока они набираются опыта. Если они не бросят этим заниматься, то через пару лет появится новая команда.

Через лаборатории к нам притягиваются наши единомышленники. Некоторые уже в деле. Например, Туфан Имамутдинов стал главным режиссером Тинчуринского театра и набрал к себе несколько человек из этой лаборатории.

— Кстати, для многих в этом году было полной неожиданностью, что на ежегодной акции «Мин татарча сөйләшәм» вас и поэтессу Йолдыз Миннуллину – бессменных ведущих акции — заменили на других.

— Ну это же нормально. Было бы хуже, если бы некому было выйти после нас. Я очень жду, когда появятся новые лица. Должна быть критическая масса. Таких должно быть много. И таких площадок, как MOÑ, должно быть больше. Одной такой очень мало. 

Для пятимиллионного народа иметь один живой театр – это, считай, нет его. Должно быть десять таких в Казани, пять в Уфе, два в Оренбурге. Должно быть больше и больше. Нельзя кучковаться в одном месте. Будем верить, что подрастет еще одна команда и нас станет чуточку больше.